— Шеф, я не знаю, что делать! Отдел кадров «скорой помощи» плечиками пожимает, говорят врачи фотографии не несут, и они их никак заставить не могут — Кадет виновато отводил глаза. Понятно, хочешь сделать хорошо — сделай всё сам.

— Я тебя услышал. Тогда записывайте задание на сегодня и отзвонитесь Матрене Васильевне, что я за ней сейчас заеду и мы поедем в отдел кадров станции «Скорой помощи».

Получив по предоплате сложившийся по молчаливому уговору гонорар, старая партизанка быстро собралась и не задавая лишних вопросов, спустилась к машине.

— Товарищу уполномоченный, ну поймите, что я ничего не могу сделать — устало, но вежливо, объясняла мне инспектор отдела кадров оперативной медицинской службы: — К нам, на «скорой», мотылятся сутки или по двенадцать часов, особо никто не стремиться. Каждый доктор или фельдшер для нас дорог. Чуть человек оперился — старается в более интересное место от нас уйти, где работа поспокойнее, да и поденежнее. Их спрашиваешь, а они улыбаются и каждый день новые отговорки — то, говорят, забыли, то некогда им было сфотографироваться, но вот завтра все обязательно принесет.

— Я вас понимаю, но отстать не могу. Тогда вопрос такой — есть где-нибудь общие фотографии? Не знаю, там дни рождения станции или летние выезды, юбилеи?

Женщина задумалась.

— А вы знаете, у нас профкоме очень много общих фотографий с разных мероприятий. Я вам их сейчас принесу.

Инспектор отсутствовал минут десять, после чего появилась, прижимая к груди несколько толстых фотоальбомов, в обложках из алого панбархата, а также отдельные пачки фотографий, упакованных в чёрный конверты из-под фотобумаги. Фотографии было очень-очень много.

— Только, пожалуйста, не перепутайте.

— Все сложим, в том же порядке, как вы принесли — я обрадованный, что появилась надежда установить данные душегуба, был готов пообещать все, что угодно.

Просмотр фотографий занял около полутора часов. Матрёна Васильевна добросовестно вглядываюсь в каждую, после чего отрицательно мотала головой, и откладывала карточку с изображением незнакомых нам людей в сторону. Наконец, когда по моим подсчетам, все лица в голове у старушки должны были превратиться в одно общее лицо без особых примет, Матрена Васильевна осторожно отложила в сторону ничем не примечательную фотографию с летнего отдыха.

— Он! Это точно он! — чёрно-белая фотография отразила момент, когда шесть человек расположились у костра. За их спинами были видны березовые стволы и пара брезентовых палаток. Люди улыбались добрыми светлыми улыбками, держа в руках эмалированные кружки или алюминиевые шампуры с крупными кусками мяса.

— Вот этот меня душил палец пенсионерки упёрся в фигуру молодого парня в спортивном костюме, с гитарой в руках, который застенчиво улыбался в объектив. Ничем не примечательный, довольно-таки приятная улыбка, никаких криминальных склонностей согласно теории Ломброзо. Я внимательно смотрю на Матрену Васильевну.

— Я тебе говорю, что вот точно он. Он также улыбался, когда меня хотел к Создателю отправить.

— Ну и отлично баба Мотя, с меня премия, если все подтвердиться.

Я отложил ещё пару случайных фотографий и стал собирать остальные альбомы.

Я вас, Матрена Васильевна, домой отвезу, сейчас, минут на пять в отдел кадров зайду. Вы пока вон там, в уголочке, на стульчике посидите, чтобы вас никто не видел.

Выгрузив тяжёлые, обитые бархатом, фотоальбомы на стол инспектора отдела кадров, я стал пытать бедную женщину с новой силой.

— А теперь подскажите мне, пожалуйста, кто изображён на этих фотографиях? — я сунул под нос терпеливой женщины одну нашу и две случайные фотографии, нарисовал ежедневнике схемы расположения лиц и под диктовку инспектора, быстро заполнял их.

— А вот этот мужчина какую должность занимает? — мой палец уперся в изображение мужика лет сорока пяти, крупного телосложения, что со зверским выражением лица рвал зубами кусок мяса на шампуре.