— Ошибки, конечно, совершались и исправлялись. — Он встряхнул свою дорогую белую рубашку, рассматривая, нет ли на ней складок. — Первой ошибкой был твой отец. Он меня очень разочаровал, Клер.

— Мой отец никогда никого не убивал. Он не мог быть участником этого.

— Однако, он был. — Атертон аккуратно застегнул все пуговицы снизу доверху. — И, при этом, очень важным, Такой способный, честолюбивый человек, так жаждавший знаний. Когда он стал одним из нас, в нем так сильно горел этот огонь, он стал мне как брат. — Он уселся на треножник, чтобы натянуть черные носки с подвязками. — Меня глубоко ранил его уход от нас. А для него возвращение к какой-то бессмысленной религии с ее бестелесным богом… — Он со вздохом покачал головой. — И куда же это его привело? Я спрашиваю, куда? К бутылке и ложному чувству праведности. А все из-за того, что он не был готов идти дальше в поисках высшей власти.

Положив руки на волосатые ляжки и наклонившись к ней, он продолжил с учительской интонацией. — Дорогая, человеческие жертвоприношения — вряд ли мое изобретение. Это существует с незапамятных времен. По одной простой причине, что человек не только испытывает потребность проливать чью-то кровь, но еще и получает от этого удовольствие. — Он посмотрел на нее. — Да, я вижу, что это приводит тебя в ужас, как и Джека. Но задай себе честный вопрос, не является ли твое отвращение просто рефлекторным?

Она только покачала головой. — Скольких? Скольких людей вы убили?

— Тебе не кажется, что цифры здесь не играют роли. Первая жертва явилась испытанием, которое выдержали все, кроме твоего отца. А женщина, в конце концов, была всего лишь шлюхой. Ее убийство было символично. Возможно, если бы я сначала обсудил это с Джеком, привел бы аргументы, он бы не реагировал так резко и отрицательно. Что ж, это моя вина.

Он протянул руку и взял свои черные брюки с наутюженными складками. — Можно сказать; что Джек оставил меня ради женщины, хотя наши отношения всегда были духовными, а не плотскими. Он оставил меня, вернувшись к своему розарию и холодному, бесплотному богу. И я простил его. — Встав, Атертон застегнул молнию на брюках и потянулся за поясом. — Он не мог себе позволить предать меня и рискнуть семьей. Мы дали клятву, скрепив ее кровью. Джек исполнял то, что ему было велено, пока мог.

— Вы угрожали ему.

— Он знал правила игры еще до того, как стал посвященным. Впечатление, что именно земельная сделка подтокнула его к крайности. Не могу понять, почему. Он сказал мне, что больше не желает в этом участвовать. А ведь речь шла лишь о деньгах. Сделка гарантировала нам еще больше богатства и могущества. Но Джек пил все сильнее и сильнее и уже потерял ясность мысли.

Полная отчаяния она вдруг ощутила искорку надежды.

— Он собирался рассказать о вас, обо всем этом.

— О, да. Думаю, что собирался. Или, по крайней мере, надеялся, что у него хватит решимости сделать это. — Атертон протянул под воротничок свой серо-красный полосатый галстук. — Паркер и Мик отправились к нему, чтобы убедить его в безрассудности его возможного шага, но, как я понял, Джек и слышать ничего не хотел. Он совсем взбесился. Началась драка, ну, а дальнейшее тебе известно.

— Они убили его, — прошептала она. — Боже мой, они убили его.

— Ну, ты вряд ли можешь обвинять Паркера и Мика в том, что твой отец оставил на террасе те подпорки для цветов. Знаешь, он ведь вполне мог и выжить после падения. Мне больше нравится думать, что это была справедливая рука судьбы. — Завязав узел на галстуке, он разгладил его. — Я все еще скучаю по нему. — Вздохнув, он взял свой пиджак. — Теперь же я воспринимаю твой приход сюда, как завершение некоего круга. С Джеком я допустил ошибки. Моя привязанность к нему помешала мне отнестись к нему, как к обычному предателю. Мне придется исправить это в деле с тобой.

— Вы убили моего отца.

— Нет, дорогая, меня даже не было рядом.

— Вы убили моего отца, — повторила она, пытаясь разорвать веревки, опутавшие ее. Ей хотелось кусаться, царапаться, вонзить в него когти. Совершенно невозмутимо Атертон взял кусок ткани и свернул его в кляп.

— Боюсь, тебе придется вести себя тихо, пока мы будем перевозить тебя.

— Пошел к черту в преисподнюю.

— Никакой преисподней не существует. — Затыкая ей рот кляпом, он улыбался. — Кроме той, которую создаем мы сами.