– Тебя никогда нет дома, – сказал полицейский. – Я не раз звонил тебе, и все впустую.

– Я работаю, – ответил Хунакпу.

– У тебя не очень-то здоровый вид, – вмешался священник. – И когда мы говорили о тебе с твоей начальницей, она отметила, что от тебя не слишком много толку. Все занимаешься своим собственным, бесполезным проектом.

– Вы спрашивали обо мне мою начальницу? – воскликнул Хунакпу. Он не знал, сердиться ему за такое вмешательство или радоваться, что они достаточно любят его, чтобы справляться о его делах.

– Ну что ж, честно говоря, она сама пришла к нам, – сказал полицейский, который всегда говорил правду, даже если она была неприятной. – Она просила нас поговорить с тобой и убедить отказаться от твоей дурацкой идеи потерянного будущего индейцев.

Хунакпу с грустью посмотрел на них.

– Я не могу, – промолвил он.

– Мы понимаем тебя, – сказал священник. – Но если тебя выкинут из Службы, то что ты будешь делать? Есть у тебя какая-нибудь другая специальность?

– Не рассчитывай, что мы сможем помочь тебе деньгами, – сказал полицейский, – или хотя бы постоянно кормить тебя. Разве что пару раз в неделю, хотя мы и будем рады сделать это в память о нашей матери.

– Спасибо, – сказал Хунакпу. – Вы помогли мне привести в порядок собственные мысли.

Они встали, чтобы попрощаться. Полицейский, который был старше и бил его, когда Хунакпу был ребенком, куда реже, чем священник, остановился в дверях. Лицо его выражало сожаление.

– Ты ведь не будешь ничего менять? – сказал он.

– Нет, буду, – ответил Хунакпу. – Я собираюсь поспешить, чтобы побыстрее все закончить. Прежде чем меня выкинут из Службы.

Полицейский покачал головой.

– Ну почему тебе непременно нужно быть таким… индейцем?

До Хунакпу не сразу дошел смысл сказанного.

– Потому что я и есть индеец.

– Хунакпу, но и мы тоже.

– Вы? Хосе-Мария и Педро?

– Да, у нас испанские имена, ну и что из того?