— Ангел божий, — выдохнул человек.
— Похоже на то, — согласился Юрка, — И что я, по-твоему, делать должен?
— Душу мою взять.
— Это в свое время, — признал Юрка и замолк, исчерпав тему.
Человек обратил к Юрке горящие глаза, и такую веру выражало изнуренное его лицо, что Юрка несколько растерялся. Никто из его прежних знакомых ни во что особенно неверил. Даже в справедливость. Хотелось бы, конечно, чтобы справедливость торжествовала, но сначала кто-то должен ее устанавливать, справедливость, кто-то должен решать за других. А когда берутся решать. за других, никакой справедливости не выходит.
— А ты кто? — спросил он человека.
— Да я-то, — засмущался тот, — никто, можно сказать. Вадимом зовут. Бессемейный, сын есть, но жена давно ушла и сына забрала, он мужа ее папой называет. И работа у меня малая, покойников обмываю и обряжаю.
— Это что, — удивился Юрка, — профессия такая?
— Нет, профессия у меня другая вообще-то. Строитель я, каменщиком, облицовщиком, плотником могу.
— Почему же не строишь, а с покойниками возишься?
— Характер такой. Отовсюду гонят. Я всегда все до конца договариваю и вопросы до конца задаю, пока не получу ответа.
— Разве же на каждый вопрос есть ответ? — засомневался Юрка. — Я вот тоже узнать хочу, что делать должен, а никто не говорит. Что, по-твоему, должен делать ангел?
— Господь не наставил? — неуверенно спросил Вадим.
— Нет, — скорбно покачал головой Юрка. — Меч вот дал и все.
— Меч дан, чтобы диавола сокрушить, — бледными губами проговорил Вадим.
— Дьявола? — задумался Юрка. — Насчет дьявола ничего сказать не могу, не встречал я дьявола. Бесов видел, но это так, ничего особенного. Могу сокрушить, наверное, двух-трех, если постараться. Только мне кажется, ничего не изменится. У них свои задачи, своя работа.
— Дозволь спросить. Точно ли ты ангел божий?
— Ангел, ангел, — подтвердил Юрка. — Юрой зовут.
— Это Георгий, значит? Тебе лучше знать, конечно, только ты не такой какой-то. Как-то ты не так рассуждаешь, — испугался сам себя Вадим, — не как ангел, в общем.
— Приехали, — сказал Юрка, ухмыльнувшись. — Может, ты меня поучишь, как я говорить должен? Теперь я, пожалуй, понимаю, почему тебя со всех работ гнали, разве вот покойники не протестуют. Больше ты, видать, ни с кем столковаться не можешь.