«Родная Моя Рона,
вот уже восьмой день как мы в разлуке. Организаторы перелета, видно, сочли наше общение с близкими излишним. Не разрешено даже писать, бумагу мне достал человек, который передаст тебе письмо. Но сделать это он сможет только после старта. Предстартовый карантин напоминает мне тюремное заключение. Мы не общаемся даже друг с другом. Но кое-что я знаю о своих спутниках. Крюгер целый день пьет и в пьяной горячке со все горло распевает неприличные песни. Кто-то говорил мне, что в юности он был портовым грузчиком, потом разбогател на махинациях. Невольно веришь в это. Супруги Мишле спят, а когда не спят, то ссорятся. Крюгер и Мишле — мои соседи через стены, уж не знаю, комнаты ли, камеры ли. Об Оуне и Гриме мне ничего не известно.
Не перестаю удивляться составу экипажа. Пилот Оун — единственный грамотный в астронавигации человек, но у него нет второго пилота. Я не говорю, что нет врача и радиста. Начальником экспедиции является Крюгер только потому, что он второе лицо государства. Но что он понимает, разве он способен реально руководить полетом? Грим хотя и энергичен и имеет профессиональные навыки руководства, но, как и супруги Мишле, и я, — откровенный балласт.
Я не верю в наша возвращение на Аркос. Может быть, нам удастся сесть на Беану, ко вот взлетим ли оттуда? Мы не располагаем ни специалистами, ни материальными ресурсами. Я думаю, нас убирают. Но зачем? И почему таким странным способом? Наверное, никто, кроме Морриса, не может ответить на этот вопрос. Но именно этот вопрос убеждает меня в том, что наш полет только начало и что Аркос ждет нечто страшное. Планы, рожденные в мозгу Морриса, направлены только на укрепление его личной власти. И он будет изыскивать все новые способы ее укрепления, постарается искоренить самую память о Беаче и о своих преступлениях. Порой я думаю, чья же участь ужаснее — наша ли, обреченных на бесконечный полет во Вселенной, или твоя и тех, кто будет жить. Что ждет нас? Что ждет тебя и нашу девочку?»
— Крауф нехорошо усмехнулся: эта девочка ввела в свой дом его, Крауфа, ввела в дом, где предсказывалось его появление. Никогда Крауфу не было так тошно, как сейчас.
Он аккуратно сложил письма в металлическую папку.
— Ну как, Крауф, у вас нет желания отправить нас к праотцам за раскрытие государственной тайны? — печально спросил Гончаров.
Крауф перевел взгляд на Бэкки. Она сидела неподвижно.
— Тайны? Почему тайны? Здесь, — он ткнул пальцем в папку, — здесь только вопросы. Почему на Беане остались люди? Что с ними? Где этот космический корабль? Что с отцом Бэкки, наконец? Ответов-то нет.
— Да, Крауф, ответов нет. Но я их жду. Я искал их и найду. Бэкки, ты отвезешь меня на Космобазу. Теперь мне понятно, почему по договору с вашим правительством Земля имеет право вести разработки только на Гамме, сколько бы мы ни просили доступа на другие планеты вашей системы… Теперь ясно, что я должен делать…
Когда в ночном небе исчезла космолодка Гончарова, Бэкки тихо простонала. Крауфу захотелось утешить ее:
— Он вернется.
Она молча пошла к машине. Крауфу показалось, что она плачет. Он отвез ее домой, а час спустя писал в Верховное ведомство:
«…Закон лжив. Нравственное оздоровление аркосского общества не могло проходить безнравственным путем. Отсюда логически вытекает, что он не что иное, как прикрытие неблаговидных целей властей. Ради спасения цивилизации Аркоса требую немедленного пересмотра и отмены закона».
Подписавшись, Крауф сам отнес письмо в Верховное ведомство.
Посадочную площадку я нашел довольно быстро. Однако не обнаружил лоцманских знаков, да и на позывные ответа не получил. И только открыв люк, увидел людей. Их лица были враждебны. Говорили они по-аркосски.
Конечно, мне нужно было быть готовым к тому, что они примут меня за аркосца, то есть за предателя, врага. Объясняться с капитаном вооруженного отряда пришлось долго. Он никак не мог взять в толк, где же это Земля и, главное, как я мог добраться оттуда, из такого далека… А я никак не мог решить, стоит ли объяснять, что прибыл с Аркоса.
Главное, что беспокоило капитана охраны, — зачем я к ним явился. Я не мог ответить. Говорить обычное, что говорит землянин при контактах, о связи цивилизаций, о единстве Вселенной, язык не поворачивался. Ничего себе единство! Преданная планета!
Мне ничего не оставалось, как повести с капитаном беседу о помощи высокоразвитых цивилизаций космического уровня. Лицо капитана стало суровым:
— Нашим отцам, когда они боролись за будущее, никто не пришел на помощь. Мы же в ней просто уже не нуждаемся.