— Бабушка Рая, кто говорил, что своя ноша не тянет? Еще как тянет! Да, Мотя? — спрашивала Маша, выходя из комнаты в коридор.

По коридору она передвигалась боком, делая шаг одной ногой, потом приставляла другую, на которой в позе обезьянки сидел смеющийся малыш. Таким способом она дошла до небольшой прихожей и остановилась в дверном проеме. Только тогда она подняла глаза на вошедшего. Максим не отрываясь смотрел на нее, понимая, что, кроме крайней степени удивления, ничего и не может увидеть на ее лице. Но он просчитался, потому что через мгновение на лице Маши явственно читался ужас.

Оцепенение и страх на лице дочери увидела и выглянувшая из кухни Наталья Николаевна.

— Рая, что случилось? — начала она и осеклась, вместо своей подруги увидев Максима. — Мотя, детка, иди ко мне, — тихо попросила она, через силу улыбнувшись внуку.

Малыш слез с ноги матери и пошел к бабушке. Маша же, будто с уходом сына она лишилась опоры, прислонясь спиной к косяку, начала тихо оседать на пол. Максим не мог вымолвить ни слова, он смотрел на оседающую Машу, на него и на нее смотрели Наталья Николаевна и Мотя.

— Вот, дорогая, ты хотела быть честной перед сыном, ты хотела, чтобы он знал имя своего отца… Матвей Максимович… Может, тебе лучше было сделать так, как в свое время сделала я, дав тебе самое распространенное отчество, зато я навсегда вычеркнула твоего отца из своей памяти.

Мать упрекала дочь, а Максим был благодарен ей за эти слова, потому что он теперь знал все. Но это знание не давало ему сил.

«Своим приходом я до смерти напугал их. А чего же я хотел? Чтобы они бросились ко мне с объятьями?» — думал Максим, глядя на выглядывающие из джинсов босые ноги Маши.

Ее тонкие лодыжки и узкие ступни выглядели как-то очень уж беспомощно и сиротливо и вызывали у него острое чувство жалости.

— Я не отдам тебе сына! — делая паузу после каждого слова, неожиданно четко произнесла Маша.

— Маша! Нет! Ты неправильно меня поняла… Прости, мне, наверное, не нужно было приезжать, я только перепугал вас. Ты успокойся, пожалуйста, я сейчас уйду. Могу я что-нибудь оставить на память… сыну? — спросил он. — Только что? У меня же ничего здесь нет, — тут же запаниковал он. — Может, это? — Он торопливо снял с шеи кулон. — Это скорее больше его, чем мое. — Подойдя к Наталье Николаевне, все еще державшей малыша на руках, Максим через голову надел кулон мальчику на шею. — Прямо как в индийском фильме, — грустно улыбнулся он, с нежностью глядя на мальчика. — Прости, малыш, я виноват… Я буду помогать, — каким-то изменившимся голосом произнес он и, не прощаясь, вышел.

Он спускался по лестнице и жалел, что квартира Маши находится всего лишь на втором этаже и у него слишком мало времени на то, чтобы прийти в себя, прежде чем он выйдет на улицу и столкнется с людьми. Ему хотелось оказаться на необитаемом острове. Горечь большой утраты согнула его плечи, непролившиеся слезы жгли глаза и делали пространство вокруг расплывчатым и нечетким, спазм сжимал горло и мешал дышать. Обрадовавшись пустой скамейке, как дорогому другу, Максим сел на нее и несколько раз глубоко вздохнул. Звонок собственного телефона воспринял как нечто потустороннее.

— Макс, как твои дела? Ты встретился с Машей? Что она сказала? Ты видел Мотю? Скажи, что Мотя на самом деле мой внук, то есть прежде всего он твой сын, конечно.

— Да, мама, Мотя — мой сын и, естественно, твой внук, но больше я ничем не могу тебя обрадовать. Я уже еду домой. Приеду, тогда все расскажу, не звони мне больше, я отключаю телефон.

Максим понимал, что поступает с матерью жестоко, но на сантименты у него просто не было сил. Только что с ним безжалостно расправилась его судьба.

«Может, на мне висит какое-то проклятие? Оно не только не дает сбыться моим мечтам, но и не дает искупить свою вину. Как с этим жить?» — думал он, нетвердой походкой направляясь к остановке.