Три года назад во время боксёрского восстания императрица Цы Си бежала из Запретного города, оставив его союзным войскам восьми держав, которые его вновь обчистили и порушили. Надо отметить, что наши войска в этом участвовали недолго, так как были выведены из Пекина. Цы Си со своим двором вернулась во дворец лишь год назад.

А теперь ещё и военный переворот. А всем известно, что свой своего режет с куда большим удовольствием и азартом. Достаточно вспомнить княжеские междоусобицы на Руси. А здесь ханьцы и маньчжуры.

Не хочется мне даже представлять, что сейчас в Запретном городе творится. Хотя с момента переворота прошло уже три дня, но у кого сейчас реальная власть, не знает никто. Каких-либо заявлений перед общественностью с китайской стороны до сих пор не было. Все входы и выходы в иностранные концессии в Пекине были блокированы большими подразделениями китайских войск в форме Бэйянской армии. Делалось это якобы для охраны иностранных граждан, а в самом городе введено что-то типа военного положения.

И вот в таких условиях вероятный диктатор Китая – генерал Юань – принял меня для приватной аудиенции.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – искренне ответил я и также склонился, сидя, в ответном поклоне.

– Итак, хочу довести до вас, что в результате волнений в Запретном городе вдовствующая императрица Цы Си, великий князь Чунь, всё его семейство и многие другие приближённые к трону не пережили их. Завтра будет объявлено, что вся полнота власти вновь перешла в руки императора Цзай Тяня, который продолжит править под лозунгом Гуан Сюй. К сожалению, его супруга Лунь Юй разделила судьбу Чжэнь – когда-то любимой наложницы императора, – генерал улыбнулся. – Очень дед Жемчужной наложницы мечтал об этом.

– Позвольте простить моё незнание, но кто же дед погибшей любимой наложницы императора? – поинтересовался я.

От Вогака я слышал о том, что, перед тем как покинуть Пекин во время боксёрского восстания, Цы Си приказала утопить в колодце Чжэнь, когда та попросила вдовствующую императрицу разрешить императору Гуан Сюй остаться в Пекине и вести переговоры с иностранными дипломатами.

– Её дед носит фамилию Ютай, и он генерал-губернатор провинций Шэньси и Ганьсу. Это практически весь север империи Цин. И ещё, губернатор Ютай – мой хороший друг. Её дядя, генерал Чаншань, командует войсками провинции Гуанчжоу. Отец прекрасной Чжэнь был вице-секретарем Министерства доходов.

– Был? – несколько невежливо перебил я Юань Шикая.

– Он всего на день пережил свою дочь. Казнён по приказу Цы Си, – вежливо ответил генерал, не обратив внимания на моё нетактичное поведение.

– Понятно. – Я сделал краткую паузу и произнёс:

– Ваше превосходительство, разрешите задать вопрос, который может вам показаться непочтительным, но я больше воин, чем дипломат, и не привык юлить.

– Слушаю вас, господин полковник. Я тоже больше воин, чем политик и дипломат. Просто в силу своего положения приходится заниматься и такими вещами. Итак, слушаю ваш вопрос, – Юань внимательно смотрел мне прямо в глаза.

– Ваше превосходительство, почему вы сохранили жизнь императору Гуан Сюй? – произнёс я и замолчал.

Генерал глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла. Закрыв глаза, Юань Шикай просидел в такой позе секунд тридцать, после чего поднял веки и, посмотрев на меня каким-то усталым взором, произнёс:

– Император Гуан Сюй олицетворяет новую империю Цин, которая должна занять причитающееся ей место на мировой арене, а не быть практически колонией восьми держав. Без него мне и моим соратникам не удастся произвести китайскую революцию Гуан Сюй по подобию революции Мэйдзи. Нам нужно знамя революции, знамя реформации, – генерал замолчал, вновь прикрыв глаза.

Я также молчал, поняв, что Юань Шикай ещё не закончил свою мысль.

– Идеи императора по преобразованию нашей великой империи во время «Ста дней реформ» нашли живой отклик у большого количества населения Поднебесной. Гюань Сюй понимает необходимость преобразований практически во всех областях, включая международную и внутреннюю политику страны, её экономику, вооружение, военные силы, создание системы высшего образования и многое-многое другое, даже расовый вопрос, – генерал замолчал, задумавшись.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, что значит расовый вопрос? – решился я нарушить затянувшуюся паузу.