Глава VII. Суд и расправа. – Скарлатина. – Несчастный чтец

В субботу мать с утра уехала куда-то за город, где провела весь день, и, вернувшись поздно вечером, хотя и выслушала доклад своих приживалок обо всех детских шалостях, но нашла, что уже слишком поздно чинить суд и расправу; зато удивлению ее не было конца, когда на другое утро к ней вбежала Анна Тимофеевна и, захлебываясь, рассказала, как она была испугана, столкнувшись в кухне с живым козленком, которого, как объяснила нянька Софья, барин «из-под земли вырыл» на утешение своей Надечке.

Воспитанники одного из младших классов кадетского корпуса с преподавателями во время урока. 1890-е гг.

– Где же теперь этот козленок? – спросила взволнованно мать.

– В детской, он только ночевал в кухне. Вы можете себе представить, как теперь там чисто! Ведь через неделю это будет козел – козел в детской!.. У него вырастут рога, он может забодать детей!..

– Перестаньте говорить глупости, – раздраженно перебила ее мать и послала в детскую за няней.

– Ну, барышня, сидите здесь смирно со своим любимцем, все равно вам скоро с ним расставаться придется; я пойду с Анной Тимофеевной, меня мамашенька к себе требует.

Мать встретила няню целой бурей упреков и за то, что я играла с мальчиками, и за растерзанную игрушку, а главное – за появление живой козы в моей детской, от которой грязь и беспорядок. И тут же приказала отобрать ее у меня.

Няня чуть не упала в ноги своей барыне:

– Матушка барыня, ради Христа, пожалуйте сами к нам в детскую… Как же я буду из ручек моей барышни отнимать козленка, когда они над ним так и дрожат! Не дай Бог, захворают еще.

– Глупости, нянька, избаловали ребенка, ни на что не похоже. Попроси ко мне Александра Федоровича и приведи сюда Надину.

Няня вернулась в мою комнату вся в пятнах от волнения.

– Пожалуйте, барышня, чистенький передник надену вам, мамашенька зовет.

– Козу хочет видеть?

– Из-за козы-то вашей весь сыр-бор и загорелся… и не манер это, не манер держать таких животных в комнатах!..

– Няня, мамаша отнимет у меня козу? – И няня, почуяв в моем голосе слезы, уже целовала мои руки.

– Бриллиантовая вы моя, ненаглядная, нельзя мамашеньку ослушаться: что захочет, то и надо сделать, и никто не осмелится их ослушаться; папашенька и тот наперекор не пойдут. Пожалуйте.

Уже испуганная, с дрожащими губами, с глазами, полными слез, я вышла с няней к матери.