– Мы должны простить его. – Потом открыл Библию и продолжил: – В книге Иова написаны слова, которые если и не утешат нас в этот час, то выражают то темное, противоречивое чувство, которое владеет нами, нашими сердцами: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями. Как цветок он выходит и опадает, убегает как тень…»

Голос святого отца стал громче и был похож на звук хлыста. Джулиана поразило странное значение библейских слов: «И сказал я тлену – ты мой отец, а червю – ты моя мать и сестра». На глазах преподобного опять заблестели слезы, он закрыл книгу и хрипло пробормотал:

– Помолимся! О, Господи! Отведи горечь и ненависть от наших сердец и помоги нам, чтобы могли мы отдаться во власть твою. Христа ради, дай нам понять пути твои. Аминь.

– Аминь, – эхом, приглушенным туманом, повторили собравшиеся.

Лора отошла от Джулиана поговорить с Тимом:

– Я сегодня закрыла редакцию. Так что можешь не приходить. А твоей тети здесь нет?

– Она плохо себя чувствует, – ответил Тим.

Лора вернулась к Джулиану. Преподобный Китон начал отходную молитву Аните Грант. Тим не слушал. В его голове сказанные священником слова превратились в странную фразу «тлен – ты моя мать».

«Мы хотели бы проклясть его, отправить его душу в ад», – звучали вновь и вновь в его ушах слова священника. Тим всей кожей чувствовал, что, говоря это, Китон глядел прямо на него, а разве не ему были адресованы слова о ненависти и гневе к «человеку, который в угоду своей похоти так жестоко отнял их жизни».

Сколько он помнил себя, столько же помнил и бесконечные рассуждения тетки о его, якобы испорченной крови. Она отравляла его жизнь рассуждениями о злой матери Тима. Впрочем, он никогда ей не верил. Он был еще совсем маленьким, когда мать умерла. И тем не менее он помнил ее нежной женщиной, с мягкими руками, спокойным голосом. Она ласково целовала его и утешала, если случались с ним обычные детские несчастья.

Но что, если рассказы тети были все же правдой? Если его мать была злым гением, произошла от женщины, которая связалась с нечеловеческим существом?

Женщина на дыбе: это лишь кошмар или все же генетическое воспоминание о его предках? Этот монстр с жуткими глазами и вызывающим членом? Может, и это существо было его предком?

От ненастья и волнения он продрог до костей и кутался в плащ. Голос священника все еще звучал. «Нет», – сказал себе Тим. Представления его тети о зле были смесью наивных суеверий, ревности и невежества. «Отвратительные обряды» и «бесовские» действия, которые она приписывала всегда его матери, наверняка на самом деле были чем-то другим. Он понял это только в последние месяцы. Разозлившись на то, что Агата постоянно поливает грязью его мать, Тим не так давно потребовал от нее конкретных примеров, свидетельствующих о деградации, как называла это тетя, покойной. Агата пыталась уйти от прямых ответов, но Тим настаивал. И, наконец, она сказала:

– Ну хорошо. Меня тошнит, когда я думаю об этом. Ни один порядочный человек не стал бы говорить об этом. И уж, конечно, не тетке описывать это своему племяннику. Но ты меня вынуждаешь, так слушай. Давно, когда ты еще не родился и когда твои родители жили здесь, однажды вечером я решила поговорить с твоим отцом наедине. Я выбрала время, когда твоя мать, как мне казалось, находилась в гостях – у нее было очень много друзей, у хорошеньких женщин всегда так. Я пошла в комнату Мэтью и открыла дверь… – Агата замолчала и отвернулась от Тима. – Как бы это сказать? Она не была в гостях. Она была с ним. Они были так заняты друг другом, что даже не заметили меня. Я тотчас же прикрыла дверь. В комнате было почти темно, горела лишь одна лампочка. Они никогда не узнали, что я видела их грязный ритуал. – Последние слова из своего разоблачения тетя выпалила на одном дыхании, – она была голая. И он тоже. Он сидел в кресле, и эта женщина… стояла перед ним на коленях… и делала это… такая гнусность… разврат… Я не могу говорить. И, Господи, прости его, он наслаждался этим. Она его развратила, затащила в свое болото…

Ее рассказ развеселил Тима. Он с облегчением рассмеялся, и Агата пришла в ужас от его хохота. Проявление нежности, подарок жены мужу, любовная награда, которую бы Дженни не задумываясь преподнесла Тиму, была извращена в воображении тети и преувеличена до титула «ритуалы», которые Агата так часто и мрачно вспоминала. Наконец все стало ясно. И это только сделало мать ближе и человечней для него.

Преподобный Китон продолжал отходную, но мысли Тима все еще были заняты другим.

«И все же, – повторял он себе в смущении, – кое-что в рассуждениях тети может быть и правдой. То, что мнимая постыдная тайна оказалась невинной любовной сценой, само по себе еще не доказывало, что его мать не совершала других грехов».

Тим дождался окончания всех трех церемоний. Когда церковный двор опустел, он в одиночестве зашагал вдоль укрытых туманом надгробий. Наконец нашел то, что искал.

«Кейт Довер Галэн. Любимой жене и матери».

Тим опустился на колени у могилы. Дотронулся до камня, погладил его, прижался щекой к холодной шершавой поверхности, с благоволением поцеловал его. На глаза навернулись слезы. «Мама, – произнес он, – скажи мне, что делать». И в то же мгновение, как монета в щель автомата, ему в голову буквально проскочила мысль. Теперь он точно знал, как поступить.