23

Аните Грант было сорок, когда она умерла. Она всегда слыла красивой цветущей женщиной. Красивой она оставалась и до самого смертного часа. Здоровье, свою безграничную энергию, любовь к спорту, жизни вообще она потеряла в одну минуту. Ей было тогда тридцать семь лет. Если бы самый изощренный изверг попытался найти способ, чтобы свести женщину ее натуры с ума и подвергнуть бесконечной пытке, то и он не придумал бы лучшего способа, чем было ее существование в последние годы. Судьба приковала Аниту к постели и инвалидной коляске, что было непосильным, дьявольским испытанием.

И тем не менее Анита Грант никогда не роптала. Воля ее оставалась несгибаемой, улыбка всегда бодрой, вера в Бога стала сильнее, чем была раньше. И только в редкие моменты, когда она оставалась в одиночестве, Анита позволяла себе заплакать. Но и тогда она плакала не о своей доле. Она омывала слезами участь дочери, вынужденной бросить учебу и пойти работать, чтобы прокормить мать-инвалида и себя. И еще она оплакивала мужа, веселого Джона, как они его всегда называли, которого погубил слепой рок в самом расцвете лет и сил.

«Я не имею права так рассуждать, – часто говорила Анита себе. – Если судьба слепа, то это должно означать, что и Бог слеп и глух к мольбам людей и их надеждам. Если допустить, что судьба слепа, то жизнь тогда не более чем просто случайность, бесформенная и бессмысленная. Тогда может статься так, что добро будет наказано, а зло восторжествует».

– На все была воля Божья, – утешал ее преподобный Китон.

И она верила, потому что в противном случае просто бы рехнулась.

– Воля Божья или Промысел Божий? – Она не могла не задавать этот вопрос. За что? За что в той ужасной катастрофе Бог убил мужа, ее сделал навсегда инвалидом, правда, пощадив дочь? Какой был в этом смысл? Какая цель? Что за Промысел Божий такой?

Была зловещая ирония в том, из-за чего произошла трагедия. Маленькое существо отняло жизнь у двоих.

Участок дороги, по которому они тогда ехали, не считался особо опасным. Ни серпантинов, ни резких поворотов – просто ровное прямое шоссе между Мидвэйлом и Галэном. Стоял приятный весенний вечер, было около половины одиннадцатого. В воздухе сладко пахло лавром. Мэри Лу, которой было тогда тринадцать, сидела сзади и напевала вслед за радио одну из роковых песенок, которые она так любила. Джон шутливо грозился переключить приемник на другую станцию, где, скажем, идет церковная проповедь. Но вопль протеста Мэри Лу заставил их всех троих рассмеяться. Был ли еще на свете отец и муж, которого бы так любили в семье? Мэри Лу его боготворила, а Анита считала главным для себя сделать его счастливым. Джон отвечал им тем же с широтой и теплом своей натуры. «Я счастливый человек», – часто повторял он.

Встречная машина резко пошла на них, свернув по совершенно идиотской причине. Суслик! Тот водитель не захотел сбить маленькое существо, зазевавшееся в свете фар. Автомобили столкнулись лоб в лоб. Водитель встречной машины, ехавший один, моментально превратился в кровавое месиво. Джон тоже.

Анита и Мэри Лу остались живы. Мэри Лу отделалась вообще только синяками и царапинами. Ее матери повезло меньше. Часть позвоночника была повреждена, нервы порваны. Ее надо было перетаскивать из кровати в коляску и наоборот. То, что было когда-то парой сильных стройных ног, стало бесполезным придатком к телу. А ведь как эти ноги блистали на теннисных кортах и сжимали мужа в любовном экстазе!

Теперь она даже пальцами пошевелить не могла. «Самые красивые пальцы в городе», – говорил бывало Джон, целуя их. Иногда он расширял географию: «на всем Западе» или «во всем огромном мире».

Джон знал, что он банален. И гордился этим. «Самые лучшие вещи в мире чертовски банальны, – повторял он часто. – Любовь, дети, дружба, жареная курица, собаки, даже мать-природа. Посмотрите на этот закат! Вы когда-нибудь видели вещь более банальную? Я вас спрашиваю?»