Потом девушка едва ли не силком потащила её за хворостом, хотя раньше предпочитала ходить в лес одна. Сабуро немного удивилась, зато смогла наглядно оценить преимущество широкого тесака над узким кинжалом, когда дело касается рубки сухих сучьев.
Однако занести их в дом спутница женщине почему-то не позволила. Заложив в печь хворост из старых запасов, чужестранка разожгла огонь и предложила монахине перекусить.
«Она не оставляет меня одну, — раздражённо думала та, без аппетита пережёвывая вчерашний холодный рис. — Как будто догадалась, что я хочу сделать».
Наполненный на четверть чайник быстро закипел, и они, не торопясь, пили воду из маленьких фарфоровых чашечек.
«Если бы пошли вдвоём, я бы обязательно нашла чай, — досадливо сетовала Сабуро, делая маленькие глоточки. — Или принесла хотя бы каких-нибудь душистых травок. Они у любого простолюдина есть. А может, заметила бы злого духа и увела оттуда Платино до тех пор, как он успел ей навредить».
В домике стало почти жарко, но девушка подбросила в топку новую порцию хвороста, а спутнице предложила ещё раз сходить за водой.
Поднимаясь из оврага, женщина увидела снаружи у двери мешочек с рисом, который они извлекли из корзины перед тем, как чужеземка отправилась с ней в деревню.
— Что творит эта девчонка?! — в голос закричала монахиня, бросаясь к домику.
Распахнув дверь, она едва не столкнулась с девушкой, державшей в руках большую сумку с зерном.
— Что ты делаешь?! — рявкнула Сабуро, хватая её за плечо.
В ответ та, жутко гримасничая, разыграла какое-то малопонятное представление, видимо, предназначенное для убеждения собеседницы в правильности своих действий.
Даже служительницы Голи всего лишь люди, не обладающие бесконечным терпением богини милосердия. Поэтому неудивительно, что женщина, не имея больше сил сдерживаться, решила наконец указать этой сумасшедшей, кто здесь главный.
Придав лицу каменное выражение, монахиня указала на сумку, потом на ларь.
Отрицательно покачав головой, безмолвная собеседница сбросила её ладонь со своего плеча. Ожидавшая чего-то подобного Сабуро вцепилась в ручку сумки и потянула на себя. Какое-то время они молча боролись, стараясь вырвать друг у дружки тяжеленный баул.
Женщина была старше и сильнее, но она держалась за сумку левой рукой, а соперница правой.
Окончательно потеряв терпение, монахиня отвесила ей звонкую пощёчину.
Голова Платино дёрнулась, на скуле появились быстро наливавшиеся краснотой полосы. Зашипев, девушка выпустила сумку и с силой ткнула Сабуро кулаком в живот. Удар пришёлся на вдохе, поэтому женщина, согнувшись, закашлялась, а когда выпрямилась, намереваясь вцепиться в грязные космы обнаглевшей чужеземки, у той в руках неизвестно откуда вдруг появился кинжал. При этом глаза спутницы сверкнули такой нешуточной угрозой, что монахиня невольно попятилась.
Сабуро ещё никогда в жизни так открыто не угрожали оружием. В молодости её защищало благородное происхождение и верные слуги их семьи, когда ушла в монастырь — авторитет богини милосердия и общественное положение брата, занимавшего пост начальника округа.
Только императорские солдаты на курихской дороге осмелились направить в её сторону стрелы луков и арбалетов. Но даже они напугали женщину не так сильно, как остро отточенный клинок в руке чужестранки. Монахиня почему-то не сомневалась, что охваченная безумием девица пустит его в ход без малейшего колебания. А сейчас рядом нет ни господина Озумо, ни его храбрых воинов.
Повинуясь указующему движению кинжала, Сабуро забралась на лежанку и торопливо отползла как можно дальше, вжавшись спиной в грубо отёсанные брёвна.