— После обеда.

Саша со вздохом поднялся и принялся расхаживать по каюте. Мысли, терзающие его в этот момент, показались мне знакомыми и очевидными: этак можно и спиться ненароком. Я разделял его страхи и опасения полностью, потому как сам к алкоголю относился не отрицательно. Но предпочитал всего в меру. Жертвовать своим положением, пусть даже не всегда стабильным, семьей и самоуважением в угоду зеленому змию я отнюдь не собирался. К тому же всю свою жизнь очень страдал от похмельных синдромов, если случались накануне нечаянные переборы в дозе. Но тут дело было в другом. Не знаю, насколько я был близок к истине, но в состоянии алкогольной псевдопрострации мне было гораздо легче общаться с сомнительной личностью, посещающей нас дождливыми валлийскими ночами. Я всегда был уверен, что могу противостоять гипнозу, но тут дело было сложнее. Абсолютно трезвому мне было крайне некомфортно себя чувствовать, разговаривая с призраком. Воля моя терялась где-то без остатка, полностью парализованная тяжелыми словами — приказами. Выкрутасы Кэтрин, вой баньши и прочие увеселения тяжким бременем ложились на мой рациональный разум. Конечно, надо было провести эксперимент, дабы утвердиться в своих предположениях, но я был почти уверен, что, будучи пьяным, я сохраню гораздо больше способности рассуждать трезво. Такой вот парадокс. Это я и поведал своему корешу.

— Ладно, пес с ним, со здравым смыслом и антиалкогольной кампанией. Посмотрим. Завтра все равно нам надо быть в хорошей форме, поэтому сегодня поставим твой эксперимент. В смысле трезвости. Ну а потом нам пару ночей не придется нормально спать, так как придет долгожданный «Брамблилиф», и мы нырнем за длинным рублем в пучины нечистот и отработанного масла под плиты настила машинного отделения. Тебе, конечно, не привыкать, а вот я, если честно, немного волнуюсь, — ответил мне старпом.

— Дерьмо убирать — дело нехитрое. За полчаса освоишь смежную специальность, не сомневайся. Это и хорошо, что работа начнется, а то заколебало мне уже, если быть откровенным, — подвел итог нашим планам на будущее я.

Дождь все никак не унимался. Голова напоминала о вчерашних возлияниях тупой болью. Похмелье наваливалось тяжелым грузом депресняка. Чтобы избавиться от тоски я метался из угла в угол: навестил Стюарта, навязывая ему свои услуги в переноске тяжестей, попросился у «Скотины» попрыгать вместе с ними в воду, закупил куриные ножки в магазине, чтобы готовить нам обеды. Стюарт был занят подготовкой к операции с «Брамблилифом», поэтому никакой тяжести для меня найти не смог. «Скотина» вежливо отказал, мотивируя отсутствием гидрокостюма моего размера. Саша в это время блаженно спал, демонстрируя штурманский профессионализм. За обедом мы к коньяку не притронулись, несмотря на мое былое предложение. Единственным развлечением стало то, что я поведал старпому, что мы, по все видимости, в нашем горячо любимом отеле имеем дело с нечистой силой. Силой, которая опирается на сверхъестественные возможности, силой, которой руководит одна небезызвестная личность, и имя которой нам известно. Во всяком случае, псевдоним. Саша сначала недоверчиво засмеялся, когда я впервые употребил это слово, но потом согласился с моими раскладками:

Наберется не так уж и много людей, с трепетом относящихся к слову «Индия», разве что сами индусы. Ну а эти парни имеют достаточно характерные физиономии, даже упуская из внимания мишени во лбах и традиционные одежды. Про женщин в сари разговор, само собой не велся. До неприличия черные жесткие волосы, кожа не просто коричневая, а очень коричневая, даже с каким-то синим отливом, глаза навыкате ожесточенно карего окраса с чуть ли не розовыми белками, ультрамариновые губы — разве это портрет европейца? В нынешнем космополитическом положении, вообще-то, возможно и так.

И, наконец, несколько характерных деталей, дополняющих словесный портрет. Ночной гость легко отвечал на вопрос: «Кто ты?» — «Никто». Можно предположить, что это имя, или, по крайней мере, намек на него. Вдобавок, капитан. В довершение всего упомянутый мною «Нед Ленд» был точно охарактеризован, как «чертов китобой».

К чему же ведут все эти раскладки? Конечно же к господину Жюлю Верну с его «Двадцать тысяч лье под водой». Там на «Наутилусе» всем верховодил капитан «Никто», а точнее, старина капитан Немо. И если наш незнакомец не является капитаном Немо, все-таки столько лет прошло, то старательно ему подражает. Хотя, какой смысл кому-то подражать?

В те далекие времена научный прогресс мчался со скоростью скаковой лошади, любые неясности старательно объяснялись с помощью технических новшеств. Лишь только неистовый китобой Нед Ленд носился по морям в поисках дьявольского морского чудовища, при более детальном ознакомлении, оказавшегося прототипом современных подводных лодок с кибернетическими мозгами. Или, все-таки, это был плод сделки с нечистой силой, заключенной потерпевшим поражение в восстании полуграмотным сипаем, одурманенным ненавистью к английским колонизаторам? Кстати, что любопытно, до сих пор в ставшей давным-давно независимой Индии используются железные дороги, построенные полтора века назад туманным Альбионом. Тот мизер, что соорудили индийцы к нынешнему дню самостоятельно, измеряется лишь долями процента от уже существующих путей.

Возраст у Немо должен теперь переваливать за полуторастолетний предел. Но, допуская существование сверхъестественных злобных сил, можно согласиться и с этим. Можно, конечно, быть скептиком — и это будет правильным, но все равно нужно как-то бороться с непознанным. Пусть, потом это покажется смехотворным, но зато сейчас — хоть каким-то движением против.

Примерно так я преподнес свою ночную догадку бывшему комсомольцу старпому Александру.

Тот внимательно меня выслушал, не перебивая и не смеясь, и только потом начал задавать вопросы, на которые я не мог ответить:

— Слушай, а цель какая всей этой ботвой преследуется?

— Почему он нас называл «берсерками» и «мечниками»?

— Неужели нам остается только одно: спиться здесь под полумифическим поводом?

Мне оставалось только сказать:

— Поживем — увидим.

В тот вечер мы вернулись в отель к ужину трезвыми, как стекла. Во-первых, это был эксперимент, а во-вторых — любой градус просто не лез в глотку.