– Поставить за гренадерами ящики с гранатами. Сразу за их порядками, чтобы пополнять подсумки было удобно и быстро.

– Есть, – кивнул интендант лагеря.

– Джон, Петр, вашей кавалерии нужно встать в центре. Прибережем ее для решающего удара. А вот пехоту готовьте к бою. Они станут за легионерами и поддержат там, где будет горячо. Надеюсь, вы не против такого решения?

– Отнюдь, – произнес Хоквуд, а король Кипра и Иерусалима молча кивнул, соглашаясь с этими словами.

– Ну и ладно. Ну как там? Договорились уже? – спросил он сам у себя и, взойдя на бруствер большого редута, окружавшего весь лагерь, прильнул к подзорной трубе. Мог бы, конечно, запросить и с воздушного шара диспозицию. Тот висел аккуратно посреди лагеря, обозревая все вокруг на многие километры. Но хотелось самому посмотреть.

Укрепления лагеря были сделаны таким образом, чтобы кавалерия, даже легкая, их преодолеть уже не могла. А вот пехота, даже без специальных средств, смогла штурмовать. Хоть и с трудом. И руководители исламских армий тоже обратили внимание на этот нюанс, потому как кавалеристы стали спешиваться. Баркук разделил свою армию на две равные части, которые должны были атаковать с двух флангов укрепленный лагерь. Полководец султана Йемена собирался ударить по третьему флангу. Оставшийся четвертый фланг, по всей видимости, отводился армии халифа, сидящей в Иерусалиме.

С крестоносцами, кстати, никто даже не пытался вести переговоры. Их хотели просто уничтожить, вырезав всех до последнего. А потом бросить гнить под палящим солнцем Палестины. Как выяснилось потом. Впрочем, догадаться о таком настрое в свете поступков Императора было несложно.

Видя, что скоро последует атака, Дмитрий подошел к бледному епископу, сопровождавшему его в походе.

– Вынести крест, – скомандовал он ему, и тот, мелко кивнув, поспешил в шатер, где хранился большой символ похода, изготовленный еще в Москве осенью 1378 года.

Крест вынесли и водрузили на землю, удерживая служками. А Император подошел к нему шагов на десять, присел на одно колено и максимально громко стал молиться. Очень нестандартно, надо сказать.

– Господь мой! К тебе обращаюсь я, потомок одноглазого мудреца, вставшего под твою длань и принявшего твое величие. Услышь меня. Как и пристало воину, я не прошу тебя о помощи, но уповаю, что ты обратишь свой взор на ту ратную молитву, которую не словом, но делом я и мои воины вознесем во славу твою и величие. Аминь!

Дмитрий перекрестился. Поднялся с колена и обернулся.

Воины, окружавшие его, смотрели на него изумленно. Их поразила не только сама молитва, совершенно выбивавшаяся из традиции, но и признание Императора в том, что он потомок одноглазого мудреца[49]. О том давно ходили слухи, но Дмитрий их старательно игнорировал.

– Ну что?! – громко спросил он окружающих воинов. – Удивим Всевышнего крепостью своей молитвы?!

– Да. Да. Да, – несколько не уверенно отозвались воины.

– Разгромим врагов во славу его?!

– Да! Да! Да! – вновь отозвались воины, только куда энергичнее.

– К бою! По местам! – вновь крикнул Дмитрий, заметив, что враги пришли в движение.

Пехота мусульман атаковала лавами, не знающими строя, сразу с трех фронтов. Войска халифа задерживались.

Бабах! Бах! Бабах!