У нее была хорошая улыбка — настоящая, теплая, не то что у маклера.

— Ты знаешь.

— Я имел в виду сейчас?

Цемент, которым она поливала маску, тоже будет жечь, полчаса спустя застынет, а потом она снимет альгинат вместе с гипсовыми полосками и положит на стол очередную его, Пита, версию. Он уже знал это. Равно как и то, что мастер предпочитала, чтобы он оставался в салоне до конца, пока она совершенно не будет уверена, что сможет закончить работу без него.

— Ты сегодня на взводе, Пит, это слишком заметно. Я имею в виду, ты всегда такой, когда сюда приходишь, но сегодня… ты просто какой-то загнанный.

Чтобы менять человеческую внешность, нужно видеть чуть глубже, или как?

Потому что внутреннее и внешнее — две стороны одной медали и должны соответствовать друг другу.

— Загнанный, ты права. Ну так что, я могу идти?

Она снова улыбнулась. Пит непременно потерялся бы в этой улыбке, если бы не был так загнан. И если бы улыбалась не она, а кто-то другой, кто по крайней мере хуже его знает.

— Иди. Я позвоню, если что-нибудь понадобится. Увидимся через десять часов.

Пит успел открыть входную дверь, когда его догнал ее голос:

— Две складки над глазами?

Он обернулся:

— Отлично.

— Нос — немного кривоват, на сторону. С большими ноздрями…

— Превосходно придумано.

— И еще я думаю… не помешала бы одутловатость… Двойной подбородок, брыли… как насчет небольшого живота?

— Спасибо.

Время близится к полудню, а движение на улицах все еще оставалось относительно спокойным. Пит переехал старый мост возле Сканстюля и мимо Сёдра Хаммарбюхамнен продолжил путь в восточном направлении.

Он экранировался, заслонился, потому что только так и мог это вынести.