— Ладно, вперед. Только пусть Пуговичник шагает сбоку, а то он на мета все время пялится.

— Я не пялюсь… — возразил Егор.

— Пялишься-пялишься, я же чувствую. Мы идем мир спасать, а он черт-те о чем думает.

— Я не думаю!

— Заткнитесь, — велел я. — Заткнитесь, пожалуйста, у меня голова в двух местах болит.

Да и ухо чешется. Кажется, гниль за ним поселилась, не вредная, не сыть, обычная. Но если запустить, может и отвалиться, чешется, иногда совсем непереносимо. Надо было их оставить. И Алису, и Егора. Оставил бы, да негде совсем. Видимо, вместе придется.

— Заткнитесь… — повторил я.

Они замолчали.

Мы двинулись дальше. Алиса шагала по правому рельсу, Егор по левому, я посередине.

— Влажность вроде…

Егор облизал губы.

— Точно, влажность. Водой пахнет, вы не слышите?

— У меня горло болит, — ответил Алиса. — Я вообще ничего не чувствую, все вкусы отбило. С чего здесь воде быть?

А у меня синдром усталости, у меня мозг отбило, я тоже ничего не чувствую.

— Здесь может быть река, — сказал я. — Или ручей, под землей много ручьев. Раньше они сидели в трубах, но теперь…

— Ручей бы услышали, — возразил Егор. — А здесь просто… вода. Рельсы вроде вкривь пошли! Поворот!

Егор указал пальцем.

Тоннель действительно поворачивал. Неожиданно резко, точно сломался, наверное, и на самом деле сломался. Я повернул первым и…

Много. Мрецы. Мрецов нельзя не узнать, они воняют, даже в том случае, когда не воняют. Луч выхватил их из темноты. Стояли. Вдоль стен. И между рельсами. Не обычные. Какие-то все сутулые, а некоторые вообще на четвереньках.

И еще мне кое-что не понравилось. Егор наступил мне на ноги, я зажал рукой ему рот, прижал к стене. Прикрутил лампу. Алиса все поняла, вжалась в стену сама.