Снегопад становился сильнее. Белые хлопья залепляли глаза и нос путникам. Идти становилось сложнее.

Змиулан сверялся с картой, её сильно трепало на ледяном ветру. Бумага намокала от снега, края морщились, а большие буквы вверху с названиям озёр, начали покрываться разводами.

— Мы уже близко. Осталось всего несколько поворотов до хижины.

— Мне очень холодно. — пробормотала Таволга, потирая себя руками за плечи — Кажется, чем дальше мы идём, тем холоднее становится.

— Так и есть. Говорят, на верхушке этих гор стоит замок самой Метели. Поэтому, чем дальше мы идём, тем холоднее становится.

— Разве про метель это не сказки?

— Не знаю, но у меня в библиотеке есть старая книга, в ней написано, что Метель — это старшая дочь Марены.

— Самой Мары?

— Да.

Сугробы становились глубокими, снег был уже по колено. Арон помогал Таволге, поддерживал её, а иногда просто тащил за собой.

— У тебя руки — лёд! Варежки совсем промокли, возьми мои.

— Арон, не надо, Змиулан же сказал, что мы скоро придём.

Арон остановился, пристально посмотрев на Таволгу.

Его глаза, на бедном от мороза лице, горели особенно яркой зеленью, а веснушки выделялись рыжими пятнами.

— Вот ты упрямая! — Он снял с неё варежку.

— Отдай!

Арон молча снял свои перчатки и одел их Таволге.

— А как же ты?

— Ничего страшного, когда был псом на снегу спал и ничего.

Белая земля. Белое небо. Белые покрытые снегом камни. Солнца не видно. Ветер колючий, так и норовит залезть внутрь путника, забрать из груди тёплое бьющееся сердце. Но у него ничего не получается, и начинает завывать от досады, громко, монотонно, занудно.