– Что?

– Да ничего, – отозвался он, но приподнятые уголки губ свидетельствовали об обратном. – У вас просто… очень выразительное лицо.

А вот и неправда. Либби часто говорила мне, что выражение моего лица крайне сложно прочесть. Во многом именно благодаря своей невозмутимости я вот уже несколько месяцев выигрывала у Гарри право накормить его завтраком. Так что ни о какой выразительности не могло быть и речи.

Да и вообще, лицо у меня самое что ни на есть обычное.

– Хочу принести извинения за Ксандра, – продолжал Грэйсон. – Такие старомодные привычки, как «подумать, прежде чем сказать» или «хотя бы три секунды постоять спокойно», претят его натуре. – Он опустил взгляд. – Но даже в худшие из дней с ним все равно никто из нас не сравнится.

– Мисс Ортега упомянула, что всего вас четверо, – выпалила я, не сдержавшись. Мне не терпелось побольше разузнать об этой семье. О нем. – Четверо внуков, – уточнила я.

– У меня есть три брата, – поведал Грэйсон. – Все от одной матери, но от разных отцов. У Зары, нашей тети, детей нет. – Он посмотрел поверх меня куда-то вдаль. – Кстати, если уж говорить о родственниках, то сочту за должное извиниться еще раз – заранее.

– Грэй, золотце! – К нам подбежала женщина. Как только ее пышная одежда, взметнувшаяся от суетливого бега, опала и распрямилась, я тут же попыталась определить на вид, сколько же ей лет. Старше тридцати, но младше пятидесяти. Точнее и не скажешь. – Нас уже все ждут в Большой зале! Точнее, все там вот-вот соберутся! – сообщила она Грэйсону. – А где твой брат?

– Уточни, какой именно, мама.

Женщина закатила глаза.

– Нечего мамкать мне тут, Грэйсон Хоторн! – Она повернулась ко мне. – Вы, наверное, думаете, что он так и родился в костюме, – сказала она с видом человека, готового раскрыть страшный секрет, – но Грэй в детстве был тем еще маленьким нудистом. Свободолюбивая душа, что с нее взять! Мы лет до четырех никак не могли его приучить носить одежду. Но, честно говоря, я не особо и старалась. – Она примолкла и обвела меня внимательным взглядом, даже не пытаясь маскировать свой интерес. – А вы, должно быть, Эйва.

– Эйвери, – поправил ее Грэйсон. Даже если его и смутило упоминание матери о нудистском детстве, он и виду не подал. – Ее зовут Эйвери, мама.

Женщина вздохнула, но ее лицо тут же озарила улыбка, словно она просто не в силах была смотреть на собственного сына и не возноситься на седьмое небо от счастья из-за того, что он рядом.

– Я всегда клялась, что мои дети будут звать меня по имени, – призналась она. – Что буду воспитывать их как равных. Но, справедливости ради, я всегда себя представляла мамой девочек. Но четверо сыновей спустя… – она с несравненной элегантностью пожала плечами.

С объективной точки зрения матушка Грэйсона вела себя, пожалуй, чересчур вызывающе. Но с субъективной – ее энтузиазм заражал.

– Дорогуша, вы не будете возражать, если я спрошу, когда у вас день рождения?

Этот вопрос застал меня врасплох. Рот у меня был. Функционировал он исправно. Но я не поспевала за собеседницей и не успела и слова проронить, как та уже коснулась моей щеки.

– Скорпион? Или Козерог? Ну явно же не Рыбы…

– Мама, – одернул ее Грэйсон, а потом поспешно исправился: – Скай.

И только спустя пару мгновений я поняла, что это, видимо, и есть ее имя, и Грэйсон произнес его в шутку, чтобы прервать этот астрологический допрос.