Спутник и наставник покосился на равнодушных охранников, встал со своего стула, подошел к Бертрану и склонился к нему, кривя губы в усмешке:
— Не злоупотребляйте моим благорасположением, милейший Бертран, — прошипел он. — Из вашего покровителя я могу превратиться в безжалостного врага!
Бертрана обожгло ненавистью герцога де Рогана, он испуганно отшатнулся, бормоча что-то невнятное и извинительное.
— Итак, принц! — вновь становясь благожелательным стариком, улыбнулся де Роган. — Не угодно ли вам будет продолжить наш путь?
Внешнее благодушие его не могло обмануть Бертрана, перед ним сидел враг, который был вынужден притворяться благожелательным и великодушным. Именно поэтому Бертран счел разумным не протестовать и не вступать с герцогом в споры.
«Погоди, старая сволочь, — думал Гюльзенхирн, с отчаянием волоча ноги к своей лошади, лениво пасущейся вдоль дороги. — Дай только добраться до дяди, я ему все расскажу, и про эти угрозы тоже!»
Но в глубине души Бертрана уже жил отчаянный страх, и он понимал, что никому и ничего не расскажет. Черный старик, который уже восседал на тонконогом жеребце, умело натянув поводья, напоминал ему не человека, а паука, который впился в хребет животного и не покинет его, пока в теле лошади будет оставаться хоть одна капля крови. От такого надо было держаться подальше. Самое лучшее, что мог сделать Бертран, это забыть о существовании этого безумного человека сразу же по приезде в поместье. Все, чего касался герцог, настигала мучительная смерть, даже дикая любовь его, не похожая на все то, с чем сталкивался Гюльзенхирн, была похожа на смертельную болезнь вроде оспы или чумы. Такие ничуть не лучше змей, они тоже могут легко укусить тебя в верхнюю треть бедра. Как герцог назвал эту змею? Бертран пытался вспомнить имя змеи и не мог.
Все чаще и чаще на лесной дороге встречались всадники в средневековых одеждах, иногда они попадались уже целыми группами. Промаршировал отряд лучников с огромными луками в кожаных чехлах. Унылыми цепочками тянулись процессии индейцев в скудных одеждах. На головах их виднелись тюки с неизвестным грузом. Бертран обратил внимание, что каждую группу индейцев сопровождал рыцарь в кожаном камзоле. Рыцари были вооружены мечами, но Бертран заметил, что за поясом каждого из них торчит рукоять «парабеллума». Похоже, что мечи здесь были скорее данью традициям, а уповали все-таки на пулю, против которой не мог устоять ни один меч.
Некоторое время они ехали молча.
Господин Мюллер, судя по его мрачному и унылому виду, обиделся и больше не предпринимал попыток втянуть Бертрана в свою безумную игру, в которой было задействовано столько людей.
Только когда лес расступился и стали видны строения, спутник Бертрана нарушил молчание:
— Тартагаль, — обиженным тоном сказал герцог де Роган. — Радуйтесь, милейший Бертран, ваши мучения кончились. Можете забыть о лошади, дальше нас понесут негры.
Городок оказался совершенно таким, каким представлялись провинциальные городки в голливудских фильмах — дощатые двухэтажные здания с коновязями подле них. Но полностью увидеть патриархально спокойные улицы городка ему не удалось — дорога свернула в сельву, и вновь всадников окружили переплетенные лианами деревья и кустарники, сливающиеся в одну непроходимую стену.
Однако человек, называющий себя герцогом де Роганом, не солгал. На поляне стоял роскошный паланкин голубого цвета, длинные ручки которого держали индейцы — по четыре человека впереди и сзади. Паланкин был украшен уже виденной Бертраном Гюльзенхирном эмблемой — скрещенными лилиями с маленькой короной над ними.
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ,
19 июня 1953 года
Более всего Бертрану Гюльзенхирну хотелось, наконец, увидеть своего дядю. Убедиться, что он и в самом деле существует. А то уж его начали терзать сомнения в том, что дядя, о котором ему столько рассказывал человек, называющий себя герцогом де Роганом, и в самом деле существует. Более реальным теперь казалось это фантастическое королевство, подтверждения существования которому Бертран встречал все чаще и чаще. Но чтобы королем был здесь его дядя! Нет, в это Бертран не мог поверить.
Пусть это было давно, но он помнил Зигфрида Таудлица одетым в эсэсовский мундир и начищенные сапоги с высокими голенищами. А вот лица дяди он никак не мог вспомнить, хотя и очень старался. В памяти всплывали мундир, сапоги, фуражка с высокой тульей, а вместо лица было какое-то смазанное серое пятно. Мельком вспоминались серые внимательные глаза, тяжелый подбородок с ямочкой, римски горделивый нос и широкие скулы, но в единый образ все эти выразительные детали никак не собирались.
А вот лицо герцога, сидящего в паланкине напротив него, он вряд ли когда-нибудь сумел забыть. Этот мелкий остренький подбородок, эти тонкие губы, похожий на птичий клюв остренький нос, бледные губы и веснушки под глазами, все это невозможно было забыть.
Сейчас де Роган дремал. В черном своем одеянии он напоминал нахохлившегося ворона.