Шорох. Это не шум прибоя, хотя волны все же существовали. Их порождал прохладный ветер, ласкавший невидимую, но уже ощутимую траву, коловшую Магрейна в незащищенные одеждой кисти рук. Вслепую дернув пальцами, он поймал пушистую головку колоска, сжал ее и растер, роняя под ноги плотные продолговатые зерна семян.

Пульс, до того скачущий безумно, начал замедлятся, подчиняясь окружавшему спокойному, извечному ритму. Напряжение покидало уставшее, ослабленное тело.

Все же он здесь.

Там, где и должен был.

Прохладный и свежий запах ночи заставил кожу покрыться мурашками. Но это было приятное ощущение. Волнующее, как ласки невидимой в темноте любовницы.

Магрейн усмехнулся, поймав себя на этой странной мысли. И тут же уловил отдаленный перезвон колокольчика. Грустный и слабый, звук наливался силой, приближаясь и зарождая в душе странное чувство мучительного ожидания.

Будто вернулся домой после долгих лет скитаний, но нет уверенности в том, что тебя там ждут. Или узнают. Или хотя бы что дом еще на месте.

Магрейн поднял голову и уловил далекий проблеск света.

Огонек. Он плыл над землей, приближаясь плавно и размеренно, защищенный от страстных ласк ветра, и, вместе с тем, открытый сразу всему окружающему миру.

Вскоре парень смог рассмотреть, что это.

Фонарь. Старинный.

Толстый фитиль и горящий на нем огонь защищали кристально-прозрачные стенки кованного фонаря, покачивающегося от каждого шага, несущего его человека.

Вернее, несущей.

Магрейн не видел ее, не мог рассмотреть лица или фигуры, лишь красивое очертание бледного подбородка с манящими алыми губами, будто случайно выхваченное из тьмы легким светом живого огня. Хрупкую бледную руку, аккуратно поддерживающую фонарь в воздухе перед идущей. Подол светлого платья, искрящегося радужным светом там, где на него падал отблеск фонаря.

Он не мог рассмотреть ее, даже когда владелица фонаря подошла вплотную. Она не позволяла ему. Но какой бы не была причина, он готов был это принять.

- Ты все же вернулся ко мне, - прозвучал мелодичный мягкий голос. Рука с фонарем плавно ушла вниз, а вторая вдруг вскинулась ему на грудь, взметнулась выше, запуталась пальцами в волосах на затылке. Женское тело, мягкое и теплое, приникло к нему, властные и вместе с тем податливые губы овладели его ртом.

Шестьсот семнадцатый ощутил странную смесь восторга и ненависти.

Она отбирала у него то, что составляло саму суть его личности, что являлось его стержнем и его доспехом все последние годы. Его одиночество.

Она хотела подмять его под себя, воспользоваться им в своих целях.

И у него нечего было ей противопоставить.