— Маша, не приставай к людям! — в который раз повторила мама.

— Пап, а я очень сильно пристаю?

— В меру, — ответил он. Я пристыженно замолчала. Мой отец — необыкновенно терпимый человек, недаром мама говорит, что у него ангельский характер. И если он говорит «в меру», то на самом деле это значит «очень». Я решила наконец заткнуться. И как раз в тот момент, когда я приняла столь разумное решение, мать поманила меня рукой, явно указывая последовать за ней. Ничего не поделаешь, нужно повиноваться. Мы вышли в коридор, мама плотно прикрыла за собой дверь и начала читать мне нотацию:

— Прекрати нас грузить, нам по пятьдесят лет, мы жизнь прожили и лучше тебя понимаем, что к чему. А ты ещё цыплёнок, — она сделала выразительный жест рукой, указав, что я ещё под стол пешком путешествую, — не тебе нас учить жить. Вся эта политика нам ещё в студенческие годы надоела. Ты лучше на комсомольском собрании выступай.

Я вздохнула. Выступать среди однокурсников, которые не хотят с тобой спорить, и большинству из которых всё по барабану, далеко не так интересно. Хотя, может, моя надежда кого-то в чём-то убедить и в самом деле наивна? Или мне удалось бы это сделать, если бы не извечное мамино: «Не приставай к людям»?

— Мама, я уже в кошмарном сне вижу, как ты мне говоришь: «Не приставай к людям».

— И буду говорить. Ещё ладно — в лес я могу тебя с нами не брать, а тут — дома, как тебя не пускать. Люди пришли расслабиться, отдохнуть, песенки попеть, а ты тут их грузишь своими глупостями. И они, из уважения к хозяйке, вынуждены терпеть выходки её дочки. Ты что, не видишь, какое лицо у А., когда он с тобой спорит? Его же от тебя тошнит!!!

— Да я вижу, с какой иронией он на меня смотрит.

— И всё равно продолжаешь. Лезешь и лезешь, как танк. Лишь бы внимание на себя обратить. Надо быть скромнее, интеллигентнее.

— Это значит: сиди и молчи?

— Нет, но надо это делать интеллигентнее.

— Как? Я и так говорю как можно мягче…

— Надо говорить людям только то, что им хочется слушать. Надо быть тактичной и деликатной.

Я молча вздохнула. Что я могла ответить? Мама не понимала, что, хотя А. и смотрел на меня с иронией, ему, как мне кажется, подобная полемика тоже доставляла некоторое удовольствие. Турнир на рапирах. Клинки блещут на солнце, один за другим следуют молниеносные выпады, но смерти и серьёзных ран нет. Потому что это турнир, своего рода игра. И цель здесь — не ранить и убить, а скорее проучить. Во всяком случае, я не могла себе позволить наносить серьёзных ран. Я думаю, что и он тоже, хотя ему в этом плане труднее рассчитывать удары, ведь он не знает, какие удары для меня самые болезненные. Ему труднее представить себе меня изнутри. Хотя знаю, что зла он мне не желает, иначе я бы это почувствовала. И всё равно всё закончилось фактически ничьёй.

Впрочем, дело даже не в этом. Просто я не могу равнодушно слушать, когда другие несут всякую лажу. Извините за выражение, но иначе не скажешь. Мне, конечно, порой очень страшно их обидеть, и потому больно возражать, это всё равно что через колючую проволоку продираться. Но и молчать в такой ситуации стыдно. Особенно комсомолке. Но маме этого не объяснишь. У меня такое впечатление, что для неё все остальные люди — нежные цветочки, которые можно повредить грубым или просто небрежным касанием. А я — жёсткая степная трава, которую как ни топчи, всё на пользу. А что при этом больно, так перетерпит. Я всхлипнула. И надо было что-то отвечать…Что поделать, мама в лепёшку расшибётся, но чтобы всё было правильно.

— Хорошо, — сказала я наконец., - больше не буду.

— Что не будешь?

— Спорить больше не буду. Буду сидеть и молчать.

— Обещаешь?

— Обещаю, — ответила я.