— И знаете, я был поражен насколько тонко Вы прочувствовали душу скульптуры. Да-да! У нее есть душа — анализировал свое приобретение тот самый литературный критик, который купил у Марины мою работу. Я устало слушала его болтовню и похвалы. И наверное, спасение в лице Фохтина я принимала с благодарностью.

— Добрый вечер! Надеюсь, не помешают вашей беседе? — говорит мягко, а глаза хищно горят, готовые прожечь дырку в моем собеседнике.

— Я как раз рассказывал Дарине, насколько она талантлива.

— О! С этим я поспорить не могу. Поэтому хочу ненадолго ее украсть у Вас.

Не-не, на такое я не соглашалась. Дайте мне что-нибудь потяжелее отбиваться от него. Черт его знает, что у него на уме. Но навязчивый критик оставил нас, переключив свое внимание на другую персону.

— Удивлен, что ты здесь — заявил Фотин.

— Думаешь, у меня нет права поздравить единственную подругу?

— Я про это не говорил — он пробежался взглядом по моей фигуре, обтянутой бордовым гипюровым платьем — Потрясающе выглядишь.

— Спасибо, я знаю! — оскалилась я.

— Какая ты злая девочка.

— Фохтин, говори, что нужно и проваливай. Нет желания с тобой говорить.

— А придется. Я настроен на продолжительную беседу — издевается, сволочь!

— Давай сразу перейдем к сути. Выяснять кто и в чем виноват это глупо.

— Ну, как хочешь. Я думал предложить тебе замуж, но понимаю, что ты не свободна.

— Если это ревность, то тоже не стоит. Не имеешь права.

— Ладно-ладно — его улыбка исчезла в густой бороде — И тут я на досуге вспомнил — он сделал паузу, видимо желая, чтобы я сама воспроизвела то, что он вспомнил.

— Что, Максим — начала раздражаться я.

— Ты мне должна, Дариш. Ты мне должна целых четыре дня.

Сердце подпрыгнуло в груди, сделало сальто и замерло. Он ведь не может со мной так поступить.