Площадка была выбрана не совсем удачно и довольно опасно: в самом ее конце был обрыв над рекой, перед которым Сикорский и потянул штурвал на себя. Все обошлось, машина оказалась в воздухе.

Однако через час произошла серьезная техническая неполадка, чуть было не приведшая к катастрофе. Лопнул один из бензопроводов, из него потек бензин прямо на горячий двигатель. Тот немедленно загорелся, пламя перебросилось на деревянные части самолета (их было немало). Героическими усилиями Панасюк и Лавров с помощью огнетушителя и собственных курток загасили пламя, но было совершенно ясно, что продолжать полет нельзя. Стоит отметить, что если бы Сикорский не предусмотрел возможность непосредственного подхода членов экипажа к двигателям, то вряд ли мы сейчас читали об этом авиаконструкторе.

Надо было садиться. Игорь Иванович вспомнил, что совсем недавно под самолетом было ржаное поле, развернул машину и удачно посадил ее. Всего за час самолет кое-как отремонтировали, но было уже довольно поздно, в Киев до ночи не долететь, это опасно, и авиаторы решили заночевать.

Взлетали ранним утром, как только рассвело. Полет проходил трудно, но об этом лучше написал очевидец прибытия Сикорского в Киев, журналист иллюстрированного журнала «Искры» (№ 25 от 1914 года):

«…17 июня, в 11 часов утра, в Киев прилетел на своем знаменитом „Илье Муромце“ И. И. Сикорский. Кроме механика В. Панасюка с ним летели два будущих первых командира аэропланов типа „Илья Муромец“ — летчик петербургской авиационной роты капитан Х. Ф. Пруссис и морской летчик лейтенант Г. И. Лавров. Благодаря белой ночи полет начался при прекрасных условиях, но вскоре поднялся сильный встречный ветер, вследствие чего вместо нормальной скорости — 100 верст в час — „Илья Муромец“ ограничился скоростью в 70 верст. Первую остановку он сделал в Орше, а вторую, вследствие порчи бензинопровода, — на станции „Копысь“. Вообще условия перелета были неблагоприятны. „Илья Муромец“ реял все время в грозовых тучах. Два часа пришлось лететь под проливным дождем и при встречном ветре. „Илья Муромец“ поднимался на высоту 1300 метров, чтобы очутиться выше облаков. Летели под ярким солнцем, совершенно не видя земли. Удача перелета лишний раз доказала выносливость „Ильи Муромца“. Не видя земли, летчики ориентировались по компасу. Близ Киева летчики сделали „вылазку“, пробившись сквозь густые тучи к земле. Оказалось, что Киев был уже позади них. Пришлось повернуть обратно к аэродрому. Расстояние 1020 верст покрыто в 13 часов 10 минут. Сикорский с товарищами оставался в Киеве до 26 июня, причем сделал несколько полетов над Киевом. Во время одного из полетов в числе пассажиров были сестра Сикорского, его дядя, вице-председатель киевского общества воздухоплавания Марков и другие. Полет, совершенный на высоте 1400 метров, наблюдался буквально всем городом, высыпавшим на балконы и крыши».

Сикорский не собирался ограничиться перелетом Санкт-Петербург — Киев, а хотел вернуться на родной аэродром. Однако он «…провел в Киеве полторы недели. Ежедневно [„Илья Муромец“] совершал небольшие полеты над городом, чтобы дать возможность совершить прогулку по воздуху тем, кто этого желал, а таковых ежедневно набиралось довольно много».

В честь первого в мире перелета на такое большое расстояние во дворце Русского купеческого собрания был устроен торжественный прием наших героев. В этом не было бы ничего особенного, если бы не одно важное обстоятельство: на приеме в качестве гостя присутствовал штабс-капитан Петр Николаевич Нестеров, за год до этого выполнивший знаменитую «мертвую петлю», которую до сих пор называют в его честь «петлей Нестерова». Сикорский с грустью пишет, что на том приеме было много блестящих молодых офицеров, которые вскоре погибли на фронтах Первой мировой: сам Нестеров, брат Игоря Ивановича Сергей, тот же капитан Пруссис, который, впрочем, погиб в аэрокатастрофе.

В обратный путь было решено отправиться в последних числах июня.

«На рассвете, в четвертом часу утра 29 июня „Илья Муромец“ поднялся с киевского аэродрома, описал над ним в воздухе один круг и полетел на север. На этот раз на корабле находилось всего 3 человека, т. к. четвертый участник, капитан Пруссис, должен был ранее уехать из Киева. Начинался ясный день. Можно было ожидать, что будет жарко, но утро было прохладное и тихое. В воздухе была полная тишина. Начало полета проходило очень спокойно».

Да и потом полет проходил без приключений. Промежуточную посадку для дозаправки топливом Игорь Сикорский сделал в Новосокольниках Витебской губернии, причем здесь дозаправка была произведена гораздо быстрее благодаря остроумному использованию сжатого воздуха. В половине первого взяли курс на Санкт-Петербург и уже через пять часов «вдали показалось огромное пятно из дыма и тумана. Это был Петроград. Еще через несколько минут „Илья Муромец“ пролетел над Московской Заставой, затем над Обводным каналом, сделал большой круг над серединой города и отправился на свой аэродром. Винты стали вращаться медленнее и сделались видными; земля постепенно приближалась и, наконец, корабль, сделав последний поворот, мягко опустился на знакомую дорожку Корпусного аэродрома[14].

Таким образом, воздушный корабль, вылетевший на рассвете из Киева, в 5 часов дня опустился в Петрограде, совершив весь этот путь в 13 с небольшим часов, т. е. приблизительно вдвое быстрее, чем самые скорые поезда. Корабль с этого времени стал называться „Илья Муромец-Б Киевский“. Перелет показал прекрасные возможности многомоторных самолетов, причем обнаруженные и потом с успехом ликвидированные неисправности лишь подчеркнули живучесть „Ильи Муромца-Б Киевского“».

Справедливости ради надо рассказать о том, что рекордный перелет Сикорского из Санкт-Петербурга в Киев и обратно был не первым в России дальним перелетом. Почти годом ранее перелет по маршруту Киев — Одесса — Керчь — Тамань — Екатеринодар (нынешний Краснодар) совершил на французском аэроплане «Ньюпор» подъесаул Вячеслав Ткачев. За этот перелет протяженностью 1600 километров Киевское общество воздухоплавания присудило ему золотой знак «За наиболее выдающийся в России в 1913 году перелет». Вячеслав Ткачев был хорошо знаком с Игорем Сикорским еще по Киеву, и они даже обсуждали использование различных аэропланов для таких, казавшихся тогда не дальними, а сверхдальними, перелетов.

Вячеслав Матвеевич Ткачев родился в 1885 году на Кубани в станице Келермесской. С отличием окончил Нижегородский казачий корпус, затем Константиновское артиллерийское училище. Побывав на показательных полетах аэропланов, он увлекается авиацией и в свободное от службы время начинает учиться в авиашколе Одесского аэроклуба. Получает диплом пилота и во время Первой мировой войны становится командиром одного из авиаотрядов 4-й армии, впервые в России использует личное оружие (наган) в бою с немецким аэропланом. Становится асом — в те времена это означало, что летчик сбил не менее пяти самолетов противника.

В январе 1917 года Высочайшим приказом из войскового старшины он был переименован в подполковники. В июне, уже при Временном правительстве, назначается начальником Полевого управления авиации и воздухоплавания при штабе Верховного главнокомандующего, то есть фактически главой авиации России. В августе за боевые заслуги был произведен в полковники.

После Октябрьской революции Ткачев воюет в рядах Белой армии, после поражения Врангеля уходит в эмиграцию. В Югославии преподает авиационную науку, в антисоветской деятельности практически не участвует. Тем не менее, поскольку формально Русская армия не распускалась, военная карьера Ткачева продолжалась: в 1922 году он получил звание генерал-лейтенанта, а в 1927-м стал первым и единственным генералом от авиации.

Во время Второй мировой войны и оккупации Югославии гитлеровскими войсками Ткачев с фашистами категорически не сотрудничал, работал школьным учителем. Тем не менее, когда в Югославию вошли советские войска, он был арестован контрразведкой Смерш и отправлен в Москву на Лубянку. В Москве его почему-то не расстреливают, а «всего лишь» осуждают на 10 лет лагерей (по некоторым данным, за него хлопотал сам Сикорский через своих высокопоставленных знакомых среди американских союзников).

Поразительно, но он выжил, полностью отсидев срок. Выйдя на свободу, поселился в Краснодаре. Работал за гроши в артели переплетчиков и умер в 1965 году практически в нищете.

В 1994 году на доме, где он жил и умер, в присутствии главкома авиации России Петра Дейнекина установили памятную доску. Это событие удостоилось статьи в местной газете: «Тридцать лет спустя после кончины Вячеслава Матвеевича Ткачева Родина воздала русскому летчику по заслугам». А тем смершевцам, посадившим его на страшные десять лет ни за что? Наверняка нет.