Книги

Идору

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что? – По подбородку Кья покатились капли горячего чая. – Это она тебе сказала?

– Да, – кивнул Масахико. – В Крепости, там некоторые люди работали над ее дизайном. – Он весь ушел в изучение «Сэндбендерса», крутил его и так и сяк. Пальцы у него были длинные и бледные, с обкусанными до мяса ногтями.

– А где это?

– В сети, – сказал Масахико, закидывая назад упавшие на лицо волосы.

– И что же они о ней рассказывают?

– Оригинальный замысел. Почти революционный.

– А ты где учил английский? Здесь?

– В Крепости.

Кья сделала еще глоток чая и отставила чашку.

– У тебя есть кофе?

– Конечно. – Масахико встал, не выпуская «Сэндбендерс» из рук. – Пошли ко мне.

Чтобы попасть в его комнату (кладовку в девичестве), потребовалось спуститься на первый этаж, пройти на зады ресторана и спуститься еще раз по короткой бетонной лестнице. Сама же эта комната… Кошмар, конечно, но Кья уже достаточно насмотрелась на такие мальчишеские берлоги, братья некоторых ее подружек устраивали в своих комнатах бардак и почище. Пол и узкая, вроде вагонной полки кровать завалены грудами грязной одежды, пластиковых оберток (в первую очередь – от той самой лапши). И мятых, растерзанных японских журналов. В углу, за пределами круга света, отбрасываемого галогенной лампой с коническим абажуром, мерцают и подмигивают голографические этикетки пустых пенопластовых плошек из-под еды, их там целая башня. Стол, образующий вторую, повыше, полку, выпилен из куска какого-то вторичного материала, сильно смахивающего на спрессованные обрезки коробок из-под фруктовых соков. На столе стоит компьютер, безликий черный куб. И еще одна узкая полка из того же прессованного картонного крошева, на ней – голубая микроволновка, цельные, еще в упаковке, пенопластовые ложки и батарея крошечных стальных баночек кофе.

Одна из таких баночек была уже разогрета в микроволновке и открыта; Кья осторожно пригубила крепкий, обжигающе горячий, обильно приправленный сливками и сахаром кофе. Она сидела бок о бок с Масахико на жесткой, буграстой кровати, опираясь спиной о сложенную в несколько раз пуховку. Здесь пахло кофе, лапшой и чуть-чуть – мальчиком, хотя при всем этом бардаке в комнате Масахико производил впечатление чистюли. Да Кья и вообще привыкла считать всех японцев чистюлями. Они же только и делают, что моются. От этих мыслей ей очень захотелось под душ.

– Классная штука, мне нравится.

Масахико снова провел пальцем по алюминиевому ребру. Войдя в комнату, он первым делом смел со стола весь хлам – карандаши и одноразовые ложки, непонятные куски металла и пластика – и водрузил «Сэндбендерс» прямо перед своим компьютером.

– А как ты его запускаешь? – спросила Кья, указывая кофейной баночкой на черный куб.

Короткая японская фраза. По граням куба поползли пульсирующие, нежных тонов световые червяки. Еще одна фраза, и куб потух.

Стены комнаты от пола до потолка были во много слоев залеплены плакатами и афишами, рисунками и графическими распечатками. Над компьютером висело нечто вроде большого платка, квадратный кусок шелковистой ткани с какой-то то ли картой, то ли диаграммой, исполненной в красном, черном и желтом цветах. Сотни угловатых пятен (комнат? кварталов?) теснились вокруг центрального элемента – неровного густо-черного вертикального прямоугольника.

– Крепость, – сказал Масахико, заметив направление ее взгляда. – А это моя комната. – Он перегнулся над столом и ткнул пальцем в одно из пятнышек. – Восьмой уровень.

– А там у вас что? – Кья указала на середину диаграммы.