Шофер кивнул, не оборачиваясь и как-то совсем уж не по-японски. Блэкуэлл открыл дверцу машины и со все той же кошачьей грацией выскользнул наружу; ближний к обочине край машины облегченно качнулся вверх. Лэйни, уныло волочивший свой зад по серому бархатному сиденью, чувствовал себя разбитым и окостенелым.

– Я как-то ожидал оказаться в месте малость пофешенебельнее, – сказал он, захлопнув за собой дверцу и оглядевшись по сторонам.

– А вот не надо ничего ожидать, – посоветовал Блэкуэлл.

За растрескавшейся, с коричневыми наростами стеной таилось море разливанное белой, розовой, нежно-салатной и какой только некухонной техники. По низкому потолку змеились многочисленные, на скорую руку протянутые трубы и кабели. Блэкуэлл уверенно направился по центральному проходу. В боковых проходах слонялись какие-то люди, то ли продавцы, то ли задумчивые покупатели.

В конце прохода нескончаемо уползала вверх складная гармошка старомодного эскалатора; прямоугольные зубья выскальзывающих из-под пола ступенек тускло поблескивали истертой сталью. Блэкуэлл не остановился и даже не сбавил шага, словно не замечая, что лестница движется, Лэйни едва за ним поспевал.

Второй этаж. Здесь ассортимент был поразношерстнее: настенные экраны, погружные консоли, автоматизированные шезлонги с массажными модулями, выпиравшими из них, как головы огромных механических червей.

По проходу, тесно заставленному гофропластиковыми ящиками, руки Блэкуэлла туго вбиты в карманы черной, как у киношных ниндзя, распашонки. В голубой лабиринт пластиковых шторок, свисающих с потолка, с каких-то ржавых труб. Непонятные инструменты. На кафельном полу – алюминиевые козлы, на козлах – красный продолговатый ящичек, на ящичке – термос из нержавейки, на термосе – глубокая вмятина. Шрамы на руке Блэкуэлла, откинувшего последнюю занавеску.

– Послушайте, Блэкуэлл, а побыстрее было нельзя? – ядовито поинтересовался незнакомый женский голос. – Мы уже битый час поддерживаем для вас этот чертов доступ. Думаете, это очень легко?

Лэйни поднырнул под занавеску, и она упала за его спиной.

– Заезжал за ним в гостиницу, – буркнул Блэкуэлл.

Лэйни обвел помещение глазами. С трех сторон пластиковые занавески, с четвертой – глухая стена. Места вроде бы и много, раза в два больше, чем в том гостиничном номере, и все равно тесно, в первую очередь – от техники. Да и от мусора тоже. Солидная батарея черных аппаратурных стоек буквально утопает в белой трясине пенополистирольной упаковки, обломков гофрированного пластика и скомканных пузырьковых «простыней». Три человека, замершие в ожидании у стоек, – двое мужчин и женщина.

– Хоть бы порядок какой навели. – Блэкуэлл раздраженно пнул груду упаковочного хлама.

– А мы в уборщики не нанимались, – любезно сообщила женщина. Вот таким же примерно голосом и в такой же манере изъяснялись сотрудницы Лэйни, слитскановские аналитички.

Все трое техников – один рыжий, один японец с волосами, стянутыми на затылке в тугой самурайский хвостик, и эта самая женщина, коротко стриженная шатенка, – были одеты в джинсы и самые нормальные, без никакой экзотики, короткие куртки.

– Это ж сдуреть, чтобы такая работа и почти без предупреждения, – проворчал рыжий.

– Совсем без предупреждения, – поправил его японец. Уж этот-то точно был свой, из Калифорнии.

– За то вам и платят, – сказал Блэкуэлл.

– Нам платят за развлекательную прогулку, – ухмыльнулся рыжий.

– Молитесь, чтобы эта хрень работала, – Блэкуэлл указал подбородком на опутанные проводами стойки, – а то все ваше развлечение быстро закончится.

Пока шел этот обмен любезностями, Лэйни заметил у дальней – и единственной в этом загоне – стены складной стол. Пластиковый, ядовито-розовый. На столе стоял тускло-серый компьютер и лежали очки. От компьютера к ближайшей стойке тянулись плоские радужно-многоцветные ленты кабелей. Стена хранила многолетние наслоения старых, незнакомых реклам, из-за розового стола тупо таращился огромный, фута в четыре, женский глаз.