Вольфганг завороженно уставился на него. Вдруг он заметил шрам в форме зигзага на тыльной стороне его левой ладони.

– Откуда у вас этот шрам?

Конти ухмыльнулся.

– Обычно я говорю, что это гражданская война в Африке. Но на самом деле в возрасте шести лет я страшно порезался о гладильную доску моей матери.

– О гладильную доску? – переспросил Вольфганг.

– Ну, вот видишь. Поэтому я предпочитаю говорить про гражданскую войну. Я был один дома, гладильная доска была моей лошадкой, и в погоне за разбойниками, обокравшими почту, я хотел отважным прыжком спрыгнуть с нее. Тогда она сломалась прямо подо мной и один из острых кусков вонзился мне прямо в руку. – Он потряс рукой, как будто воспоминание об этом до сих пор доставляло ему боль. – Вот так. В любом случае никогда в жизни из меня не вытекало столько крови, как тогда.

– Рану не зашили вовремя, – заметил Вольфганг, бросив на шрам профессиональный взгляд. И для разъяснения добавил: – Мой отец врач. Поэтому я кое-что в этом понимаю.

– Да, я знаю, – серьезно кивнул Томмазо.

Вольфганг вздохнул. Ему снова вспомнилась вся эта история с клонированием и газетной статьей.

– Что же мне теперь делать?

Журналист потер свой выдающийся нос.

– Да, это вопрос. Но что ты непременно должен сделать, так это сказать своему отцу, чтобы он как можно скорее нанял адвоката. Незамедлительно. Уже сегодня в суде должно быть организовано предварительное слушание по поводу использования твоей фотографии в печати и назначено возмещение морального ущерба. Газета не имеет прямых доказательств, что ты клон, и она нарушает твои личные права, напечатав твою фотографию в газете.

– А если бы я был клоном? – горько сказал Вольфганг. – Разве в таком случае я не имел бы прав на собственное изображение?

Конти кивнул.

– Да, но не потому, что у клона меньше прав, чем у остальных людей, а потому, что в таком случае ты, как первый клон, был бы так называемым героем современной истории, и поэтому терял бы права на собственное изображение. Цена славы, можно сказать.

– Хотел бы я знать, что на самом деле такого плохого в клонах, – сказал Вольфганг, обращаясь больше к самому себе. – Я имею в виду, что в принципе нет ничего страшного в том, чтобы твое ДНК совпадало с ДНК другого человека. Такое бывает и в природе, например у близнецов.

– Это еще надо проверить, – возразил Конти.

– Что надо проверить?

– Совпадают ли эти ДНК на самом деле. Это то, о чем чаще всего забывают во всех оживленных дискуссиях про клонов. Насколько на самом деле чувствительна эта молекула, никто не знает. Тебе понадобится два метра бумаги, чтобы записать ее, а между тем в свернутом виде она занимает в ядре клетки так мало места, что ты даже не сможешь увидеть ее невооруженным глазом. Можешь себе представить, какая тонкая эта молекула и как легко ее разрушить. В чистом виде дезоксирибонуклеиновая кислота представляет собой тягучую жидкость, чистую, как вода, и, если перелить ее в пробирку, хватит легкого помешивания, чтобы полностью нарушить строение молекулы.

Вольфганг подумал о том, как происходит клонирование, попытался представить себе эту процедуру, при которой у одной клетки забирают ядро, чтобы потом пересадить его в другую клетку.