– Ланг, – тем временем кивнул хирург. – Прошу нас извинить. К сожалению, пациенты сами себя не вылечат. Правда, с помощью мистера Хулахупа…

– Холлапака, – едва слышно поправил всё ещё потевший несчастный.

– …они не сделают этого так же. Скорее уж Лазарь воскреснет и явится в нашу богадельню раздавать божественные щелбаны.

Дюссо рассмеялся, и тут же вокруг послышалось тихое солидарное фырканье. Все радостно зашептались, однако Рене заметила, как где-то на середине фразы Энтони Ланг снова уставился в окно. Он смотрел на просыпавшийся за стеклом город, словно тот интересовал его куда больше жизни собственного отделения. Будто там творилось нечто куда более интересное, чем новый день в стенах крупнейшей больницы. Абсурд! Рене едва сдержала раздражённое фырканье. При такой страсти к полному контролю, Ланг должен был знать каждый шаг своих подчинённых, каждый жест и читать в их глаза ещё не принятые решения.«В моей работе споры часто заканчиваются плачевно». Да-да. Именно так! Но, если дело не в равнодушии, тогда в чём?

Она бросила ещё один взгляд на замершую чёрную фигуру и вдруг ошарашенно поняла – доктору Лангу ошеломительно скучно. Святые небеса! Похоже, вся эта рутина казалась ему настолько унылой и утомительной, что даже рассвет над знакомым городом выглядел более притягательным. Больные, здоровые, интерны, резиденты, их проблемы, вопросы отделения – досадная, но предсказуемая нелепица. То, что случается каждый день без шанса на разнообразие. Он давно всё изучил, знал каждое слово или ещё не поставленный диагноз, а потому чертовски скучал. Почти смертельно. Это читалось в пустом взгляде, которым он снова скользнул по занявшему свой угол Холлапаку; по недрогнувшему лицу, стоило Дюссо намеренно встать за спиной Рене и демонстративно заглянуть в лежавшие на девичьих острых коленках бумаги. Даже когда в вырез джемпера устремился любопытный мужской взгляд, отчего захихикали все находившиеся рядом, Ланг остался уныло бесстрастен. И тогда Рене невольно задумалась – зачем он здесь? Что его держит в этих стенах, если один их вид вызывал у него приступ рвоты?

Рене потянулась потереть засаднивший шрам, а заодно поплотнее запахнуть полы халата, но неожиданно почувствовала чужое дыхание на своей шее.

– Доброе утро, мисс Роше, – прошелестел Жан Дюссо, и Рене едва сдержалась, чтобы не дёрнуться. – Как вам сегодня спалось?

– Так вот, по всем вопросам процедур и пациентов, – словно издалека донёсся голос доктора Ланга, когда Рене резко сдвинулась на самый край кресла, – обращайтесь к нашему новому старшему резиденту. Мисс Роше с удовольствием поможет…

Ланг неожиданно прервался, когда все взгляды дружно обратились к Рене. Он хмыкнул, заметив, как пристально рассматривали настороженно замершую фигурку, будто ждали первых аккордов гимна «Красного Креста», и лениво облокотился на подоконник. У Рене не осталось сомнений, что Ланг сделал это нарочно, однако она лишь медленно выдохнула и приветливо улыбнулась. Ничего, уже не впервой проходить через все эти прерванные разговоры и проглоченные в последний миг сомнительные шутки, будто она не врач, а выпускница теологического факультета; через политику, подхалимство и прочие безрадостные вещи. Она вздохнула.

– Да-да, до нас снизошло звёздное дитятко, – тем временем закатил глаза Ланг, которому опять стало скучно. – Будьте к ней снисходительнее, всё же новое рабочее место… А впрочем, не будьте.

Он размял плечи, словно хотел сбросить стянувшее их невидимое напряжение, ну а откуда-то слева раздалось женское хихиканье. Осторожно посмотрев в ту сторону, Рене заметила двух медсестёр. Они стояли рядом, точно две фигуры на шахматном поле – чёрное и белое; высокая белокурая и голубоглазая, и прислонившаяся к ней плечом – смуглая, тонкая, с гладко забранными тёмными волосами. Их взгляды внимательно изучали Рене, словно собирали анамнез личности или раскладывали на органы в учебной анатомичке. Вот шрам, вот ссадины на пальцах, вот выбившаяся из двух привычных косичек коварная белокурая прядь. Рене была уверена, что её весёленькая юбка в забавный горошек тоже подверглась анализу, и выводы этих двоих были не утешительны. Кажется, мисс Роше – редкостный фрик.

– Невежливо оставлять собеседника без ответа, – внезапно прошептал над ухом Дюссо, о чьём присутствии она уже успела позабыть и потому испуганно отшатнулась. Однако убежать ей не дали. Чужая рука незаметно для остальных скользнула по спине и с силой потянула назад за ворот джемпера.

– Отпустите, – прошипела Рене. Твёрдый шов больно впился в кожу, но она всё равно упрямо наклонилась вперёд, пытаясь избавиться от навязчивого контакта.

–Je vais te laisser partir. Mais d"abord, tu vas me répondre à une question. Dis-moi, tu dors nue ou?..21– неожиданно по-французски спросил Дюссо, и Рене позабыла, как дышать. Что?! Это же… Он не мог всерьёз спрашивать такое! Тем временем ворот окончательно впился в шею.

–Non, – торопливо прошептала она, и давление на шею чуть ослабло.

–Quel dommage. Veux-tu essayer?22

–Non!

– Моя дорогая мисс Роше, – до них донёсся ленивый голос Ланга. – Перестаньте уже витать в облаках своей славы и обратите внимание на страждущих вашего внимания.

Кажется, пока происходил короткий диалог с Дюссо, глава отделения успел рассказать о ней ещё несколько фактов, а также озвучить список дел на сегодня, завтра и весь следующий год. Потому что, подняв голову, Рене увидела группу потерянных интернов, из которых каких-то предстояло распределить по кураторам, а кого-то отправить в клинику. А ещё резиденты третьего года ждали своей очереди на практику по биопсиям, второго – на перевязки и прочие рутинные задачи, кто-то хотел отчитаться, слева уже тянули папки предоперационного эпикриза… Но вместо того, чтобы схватиться за всё сразу, Рене медленно перевела взгляд на Энтони Ланга и увидела скривившую большой рот едва заметную ухмылку. Наставник сидел, подперев рукой подбородок, и с явным наслаждением следил за происходившую у его ног вознёй. И неожиданно Рене поняла, что её бросили. Не просто оставили один на один с проблемами и задачами, но швырнули в толпу и любуются тем, как она тонет. Это такой метод обучения? Если да, то он очень жесток. Впрочем, от других Рене слышала, что бывает и хуже – крики, недовольство, взаимные жалобы в дирекцию резидентуры. Между некоторыми её однокурсниками и их наставниками шла едва ли не открытая война, она же просто привыкла к другому. Ничего. Всё можно вытерпеть. Это всего лишь на один год.

Так что, поджав губы, Рене повернулась к какому-то парнишке, что пихал прямо в руки стопку назначений и громко просил проверить дозы антибиотиков. Однако стоило ей только взяться за документы, как одновременно случилось две вещи: на колени прилетел чей-то стаканчик с горячим кофе, а над ухом раздался шепот: