Я был в тупике – и тут получил предложение поработать на Рыбака.

Два дня. Облака висели низко над землей, но дождем не проливались. Земля вращалась, но солнца я не видел. Часы, если это возможно, становились все более однообразными. Я пытался спать, чтобы они бежали быстрее, но без валиума не мог.

Я начинал сходить с ума. Все больше терял рассудок. Кнут был прав: нет ничего хуже, чем пуля, которая неизвестно когда прилетит.

К вечеру с меня было достаточно.

Маттис сказал, что свадьба продлится три дня.

Я искупался в ручье. Комаров я больше не замечал, они раздражали меня, только если залетали в глаза, рот или садились на бутерброд. И боль в плече прошла. Странно, но, когда я проснулся на следующее утро после похорон, боли просто не было. Я стал вспоминать, не делал ли чего-нибудь специального для этого, но мне ничего не пришло в голову.

После купания я прополоскал рубашку, отжал ее и натянул на себя в надежде, что, пока дойду до деревни, она хоть немного просохнет. Я поразмыслил, стоит ли брать с собой пистолет, и в конце концов решил не брать. Спрятал его за мхом вместе с поясом с деньгами. Я посмотрел на винтовку и коробку с патронами, размышляя над словами Маттиса о том, что единственная причина, по которой в Косунде не воруют, – это та, что здесь нечего красть. Для винтовки места в тайнике не было, и я упаковал ее в остатки кровельного толя, валявшиеся под койкой, и засунул под четыре больших камня у ручья.

А потом я ушел.

Несмотря на порывы ветра, в воздухе висела какая-то тяжесть и давила мне на виски, как будто приближалась гроза. Скорее всего, праздник уже закончился, спиртное выпито, а свободные женщины заняты. Но, приближаясь к деревне, я услышал стук барабанов, как и два дня назад. Я прошел мимо церкви и направился в деревню. Я шел на звук.

Свернув с дороги, я зашагал на восток, на пригорок. Передо мной расстилалась серая каменная пустыня мыса, уходящего в сине-стальное море. У основания мыса, прямо подо мной, находилась утоптанная равнина, там-то и проходили танцы. Рядом с похожим на обелиск камнем, торчащим из земли метров на пять-шесть, горел большой костер. Вокруг большого камня были выложены два круга из камней поменьше. Камни были разложены без видимой симметрии, без узнаваемого узора, но все равно походили на незаконченную постройку. А точнее сказать, на разрушенную, снесенную или сожженную постройку. Я спустился вниз.

– Привет! – прокричал высокий блондин в саамской кофте, который стоял и писал в вереск на краю равнины. – Ты кто?

– Ульф.

– Южанин! Поздновато ты, но не слишком. Добро пожаловать! – Он потряс членом, стряхивая капли в разные стороны, засунул его обратно в штаны и протянул мне руку. – Корнелиус, троюродный брат Маттиса! Вот так!

Я немного помедлил перед тем, как пожать его руку.

– Значит, это и есть Транстейнен, – сказал я. – Это руины храма?

– Транстейнен? – Корнелиус отрицательно покачал головой. – Его сюда бросил Бейве Вуолаб[6].

– Вот как? Кто это?

– Очень сильный саам. Может быть, полубог. Нет, четверть! Четвертьбог.

– Хм. А зачем четвертьбогам бросать сюда камни?

– А зачем вообще бросают тяжелые камни? Конечно, чтобы проявить себя! – Он рассмеялся. – Почему ты не пришел раньше, Ульф? Праздник скоро закончится.