— Да мы понимаем. — Уже шестеро сочувствующих прохожих вступились за бедного беса. — Виноват он, конечно, дык то по молодости и горячности излишней. Прости дурака, Иловайский, не губи паренька, начальство с ним такую противоестественность сделает, потом только в Голландию и эмигрировать, благо опыта нахватал полны штаны в облипку, с кружевами!

— Ладно, — уступил я, видя, что Шлёма повернул назад. — У меня сердце отходчивое…

— Опять, поди, всех меж собой драться заставишь? — понятливо вскинулся бес.

— Нет, я за справедливость. Вот зарядишь пистолет заново да попадёшь с трёх шагов мне в грудь с завязанными глазами — тогда прощу!

— А ежели опять смажет? — заинтересовались два породистых людоеда нордической внешности.

— Так вы ему помогите. Оружие-то есть небось?

— А можно?! — хором воспрянули все.

— Нужно! — твёрдо постановил я. — Дуй по домам за стволами да чёрные ленточки на глаза не забудьте. Стреляйте на голос!

Счастливую нечисть два раза просить не пришлось, а я наконец-то получил долгожданную передышку. Только очень недолгую. Тот рогатый идол, на башке которого я в былые дни от любвеобильных упырей да ведьм прятался, вдруг повернул уродливую голову и знакомым голосом спросил:

— Иловайский, а ты тут чего делаешь?

— Здравствуй, зоренька моя ясная, — улыбнулся я уродливой скульптуре.

— И тебе не хворать. Чего припёрся, говорю, случилось что-то или так, соскучился?

Я на секунду замялся, в принципе правильными были оба варианта.

— Сердцем по тебе тоскую всечасно! Но, по совести говоря, забежал на часок приятеля выручить.

— Моньку, что ли? — недоумевающе буркнул идол. — Вечно вам, казакам, во всё лезть надо… Он же упырь, таких всё равно время от времени прореживать приходится, естественный процесс сохранения межвидового равновесия. Тебе оно куда и каким концом упёрлось?

— Ну… так… не то чтоб друзья закадычные, но ведь и не отмахнёшься вроде…

— А и пёс с тобой, — подумав, согласилась рогатая голова. — Только смотри, город мне разрушать не смей! Как всё закончишь, приходи чай пить, мне мармелад прошлогодний хоть кому-то скормить надо…

— Обнимаю и целую, мечта моя кареокая!

— Да уж почувствовала всеми местами, — уже куда ласковее попрощался говорящий памятник и напомнил: — Чтоб без взрывов, землетрясений, цунами и гражданских войн. Это моя прерогатива, понял? Ну, чмоки-чмоки в обе щёки!

Неспешно подошедший Шлёма только присвистнул, глядя, как я приветливо машу нечистому идолу.