— Ну и пёс с тобой, — легко согласился дядя-генерал. — И впрямь, дался же мне энтот император… Может, он сам накосячил в той Польше, а нам за ним разгребай? Надоело. Нехай других верноподданных пошлёт, у него небось и своих кавалергардов полно, все мастера на балах плясать да по Манежным площадям солдат будоражить. Всё! Пусть идут служить Отечеству! А мы…

— Дядя, успокойтесь.

— А мы всем полком за дочкой Прохора. Её ж мой племяш сердцем почуял! А он не хухры-мухры, не хухер-мухер, не ху…

— Дядя, вам хватит!

— Отдай бутылку, изверг! — обиделся он, чуть не пуская слезу. — Я, может, сейчас себя Прометеем греческим ощущаю, а ты мою печень клюёшь без жалости! Чего встал как пень по весне на молодую берёзу?! Иди давай! Поднимай казаков на святое дело! И чтоб к завтраму дочку своего денщика мне вот тут живую, здоровую, без единой царапинки представил! Вопросы, хорунжий?!

— Никак нет, ваше сиятельство, — вытянувшись во фрунт, отрапортовал я. — Разрешите исполнять?

— Пошёл вон, Иловайский, — с чувством попросил мой горячо любимый дядя и отхлебнул из горла.

Я развернулся на каблуках, выходя вон и едва не сбив дверью любопытствующего ординарца.

— Эй, хорунжий! А правда, что у Прохора дочка нашлась?

— Правда.

— Ну ты энто, дело такое, семейное… Короче, ежели что, ты меня первым пиши в добровольцы! Небось не подведу.

— Добро, — пообещал я, пожимая ему руку.

Во дворе уже ждал мой денщик, с ним рядом топтались десяток хлопцев из простых казаков и приказных. Все при оружии, глаза горят, папахи сбиты на затылок, хоть сейчас на коней да в бой!

— Там, в лагере, весь полк баламутится, — шёпотом доложил мне Прохор. — Говорят, ежели и их не возьмём, старики бунт поднимут! У нас ведь первое дело за товарища голову положить, а ты сказал — только десяток добровольцев…

— Эй, станичники, слушай мою команду! — громко проорал я, привлекая всеобщее внимание. — Седлать коней, выходим через полчаса! Прохор, моего араба пусть тоже подготовят.

— Он не твой, твоё благородие.

— Мой.

— Ни фига, он его превосходительства.

— Сиятельства.

— Да мне без разницы, — взорвался старый казак. — Тока энтот жеребец Василия Дмитревича, ясно тебе?