И мне стало легче. Даже странно, насколько проще становится, если ты хотя бы раз выговоришься.

Тем более, собеседница у меня была замечательная. Оказалось, что эту женщину звали Аполин и ей действительно почти сто лет. Но в своем характере она оставалась достаточно жесткой.

Вот за что я была благодарна, так это за отсутствие жалости по отношению ко мне. Она слушала меня спокойно. Внимательно. Иногда задавая вопросы и рассказывая о себе.

Временами мы прерывались. На прогулку по дому, или на ужин, которым она меня накормила.

— Хочешь расскажу, почему с тобой такое происходит? — спросила она, уже после того, как я рассказала ей абсолютно все. К этому моменту уже наступила ночь. Мы вновь сидели в ее гостиной.

— А вы знаете? — я взяла в ладони чашку с горячим чаем.

— Просто ты не ценишь себя. Как и то, что ты делаешь. А другие это чувствуют. Ты как слабая мишень, над которой можно легко и просто, без особых усилий поиздеваться, ведь, раз ты не любишь себя, дальше это не пойдет и проблем не будет.

— Я ценю себя. Просто не люблю конфликты, — я запрокинула голову и опять пальцами прикоснулась к разбитой губе. — Вернее, раньше не любила. Для меня сегодня многое поменялось. Теперь, если меня кто-то тронет, я трону в ответ. Сильно.

— Правильно. Иначе люди доброту воспримут за слабость. Но учти, я не говорю, что добро это плохо. Просто, если ты его делаешь, и ты и все остальные, должны понимать его ценность.

Этой ночью я осталась в доме Аполин. На самом деле, это достаточно дико — взять и остаться в жилье незнакомого человека. Но, с другой стороны, уже было поздно и никакой угрозы я тут не ощущала. Наоборот, в этом месте было спокойно. Тут я оживала. Хоть и делала это иначе, чем раньше.

Вот только, утром следующего дня, еле вставала с кровати. Тело болело намного сильнее, но, тем не менее, следовало возвращаться в Марсель.

С этим намерением я пошла искать Аполин. Хотела поблагодарить ее и попросить хоть какое-нибудь тряпье, в котором могла бы добраться до своего общежития.

Но, найдя женщину в ее мастерской, там вместе с ней и осталась.

Оказалось, что Аполин сама для себя шила одежду. Учитывая ее возраст и то, что у нее и так были деньги на наряды, нечто такое мне показалось странным, но, сидя за швейной машинкой, она сказала, что никто для нее не пошьет одежду так, как она сама.

Я почему-то вспомнила про то, как мы с Аморет ходили по магазинам. И, в особенности, про те ощущения, которые я испытала, пока мерила новую одежду. Они были приятными. Даже более чем. И исходили они любовью к себе. Ведь, смотря в зеркало, я думала о том, что на самом деле, куда лучше, чем изначально считала.

Но я тогда отметила, что быть красивой дорого, ведь все те наряды стоили целое состояние.

А что, если самой попробовать себе что-нибудь сшить?

Изначально я просто наблюдала за Аполин, а потом попросила рассказать про то, как она создает наряды. Наверное, она действительно обожала свое хобби, ведь тут же, с любовь начала рассказывать о нем. Все. До мелочей.

В какой-то момент я так же поняла и то, что ей будто бы не с кем было им поделиться. В конце концов, она так и призналась, что пыталась привить любовь к шитью своим дочерям и внучкам, но все же они к нему отнеслись с безразличием.

А Аполин хотела рассказать про шитье. Я же хотела послушать.