С ней часто разговаривал Питер Ноттис – психиатр с отвратительной внешностью и, как ей казалось, с маниакальным желанием вылечить даже здорового человека. Он рассуждал о смысле жизни, о вере в Бога, но чаще всего он говорил о своей жизни. Каждому психиатру нужен психиатр – это Диана усвоила, слушая, как сложно носить в себе истории других людей. А может, это было частью ее лечения? Неважно. Диана не вслушивалась в слова Ноттиса, она мечтала о мести. Представляла, как это будет, слышала выстрелы и смотрела, как с кровью из этих людей вытекает жизнь.

Жизнь Джона Гриффина, который убил ее сына. И Стефано Висконти, который сдал ее в это отвратительное место и ни разу не пришел к ней. Нет, видеть его она не хотела! Он очень легко избавился от нее и наверняка продолжал вести роскошный и опасный образ жизни, делая вид, что Диана в этой жизни никогда не присутствовала.

Но он-то в ее жизни был! Она это прекрасно помнила и жалела, что не хватило сил выстрелить в него возле обрыва. А надо было сделать это, а потом лишить жизни себя…

Она вновь и вновь прокручивала в голове картины расправы, лежа на кровати, пока не осознала: чтобы отомстить, она должна вырваться из этой комнаты с белыми стенами, а значит, ей надо стать хитрее, показать, что лечение действует. Она попросила Библию и делала вид, что внимательно читает ее, и даже выучила наизусть несколько отрывков. Диана теперь вникала в разглагольствования Ноттиса. У него не было ни детей, ни жены, были только пациенты, которым он жаловаться на жизнь и рассказывал, какие ошибки он совершил. Она стала беседовать с ним, но не о себе, а о том, что можно исправить Ноттису в себе. Увидев, что его слушают, психиатр оживлялся, а Диана понимала, что приближается к свободе, путь к которой лежал через ложь и хитрость.

Сейчас ей ничем нельзя было выдать раздражение белыми стенами и волнение перед людьми в белых халатах. Надо взять себя в руки и не наделать ошибок. Говорить о жизни и обойти тему смерти. Обычно Диана заваливала прохождение комиссии, но на этой, пятой за последние полгода, ее рассматривали как уже готовую к «выпуску» в жизнь.

– Диана Оливер, – произнес Ноттис и взял в руки ее историю болезни. Папка была слишком толстой для двух лет, в ней было все: нежелание жить, уход в себя, постоянные разговоры об умершем сыне, о виновности ее в убийствах и желании мстить обидчикам. – Это уже пятая комиссия, на которой мы пытаемся понять, готова ли ты жить в обществе. Четыре последние беседы комиссию удовлетворили, мы видим, что за время, проведенное в клинике, ты сильно изменилась и пересмотрела свои взгляды на очень многое в своей жизни. Скажи, Диана, ты все еще считаешь себя виновной в смерти сына?

– Нет, – без колебаний ответила девушка. Но это было ложью. Раньше она кричала: «Да!» – и ее уводили в палату. Сейчас вранье стало спасением. – Лео умер, и этого не изменить. Я хочу жить дальше.

– Для чего, Диана? – вмешался другой доктор, поправляя очки, которые съехали на нос. – Расскажи нам, какой ты видишь свою жизнь.

Девушка сглотнула, понимая, что они не так глупы, как она думала. Но она полгода училась врать, глядя на белые стены своей палаты.

– Я хочу жить ради своей матери, – твердо сказала она, – не хочу лишать ее своего ребенка, как однажды меня лишили моего. Я буду жить для нее.

Доктора переглянулись, казалось, ответ их устроил. Но они ждали подходящего момента, чтобы задать самый сложный вопрос:

– Поступая к нам на лечение, ты утверждала, что убила троих человек и одну собаку. Ты все еще считаешь, что сделала это?

Сколько Стефано Висконти заплатил им, чтобы они стерли из ее памяти кровь, жестокость, а главное – его имя? Верным будет только один ответ. Она должна солгать и сделать вид, что никогда ни в кого не стреляла, не знала Стефано Висконти, не являлась членом «Morte Nera». Раньше Диана срывалась во время прохождения комиссии, кричала и доказывала, что она, как и Висконти, является убийцей. Она не повторит своей ошибки.

– Меня больше не волнует моя прежняя жизнь, я хочу начать с чистого листа. Я выкинула из головы то, что было. Меня не волнуют смерти людей и уж тем более собаки.

Она поочередно посмотрела в глаза каждому врачу. Говорила четко, без нервозности, а внутри все горело от ненависти к ним и к собственному прошлому.

Ложь, ложь, ложь! Все строится на ней, она поняла это давно. Все врут. И если хочешь отомстить, ложь станет спасением.

– Нам нравятся твои ответы, Диана, – криво улыбнулся Ноттис. – Расскажи, что ты планируешь сделать, когда выйдешь отсюда.

Отточить технику стрельбы, вернуться в Окснард, посмотреть в глаза человеку, который ее предал, и приставить к его лбу пистолет! Или нет? Может, нанести хитрый меткий удар без насилия? Двух лет хватило, чтобы в мельчайших деталях представить их первую встречу.

– Думаю, поехать в Аризону к маме и заняться изучением языков. И хотелось бы устроится работать на «Скорую». Кстати, я рассказывала вам, как одна старушка потеряла утюг в доме?

– Да, Диана, ты рассказывала…