Когда флейт вышел в открытое море, труп несчастного завернули в кусок старой парусины, шкипер взял небольшую Библию в кожаном переплете и начал скромный обряд погребения. Спелман был не то протестантом, не то католиком, и то ли он был пофигистом, то ли его религия была терпимее, чем православное христианство, но как бы то ни было, он спокойно отнесся к присутствию на похоронах велетеня, эльфийки и корригана. Марагур держался за моей спиной. Напротив нас стояла Мадлен. Мосье Дюпар ни на шаг не отступал от девушки.

— Боже, упокой душу умершего, — произнес Спелман.

Невольно, но я был виновен в смерти незнакомца и поэтому во время похорон боялся поднять голову, но в то же время искал чужие взгляды, словно надеялся найти прощение в глазах случайных свидетелей трагедии. Один раз я встретился взглядом с Мадлен и почувствовал себя так, словно это было не первое отпевание по моей вине. Впрочем, так оно и было.

— Благослови эти воды и прости прегрешения того, чье тело мы сейчас предаем морю, — продолжал службу шкипер. — Вечный покой душе его. Мир праху его. Аминь.

К ногам покойника прикрепили груз — какую-то железную болванку — и спустили в море. Едва труп скрылся под водой, наше внимание привлекла египетская мумия. Она ни с того ни с сего начала мычать. Мы обернулись и увидели, что она строит страшные глаза эльфийке и корригану. Лицо Мадлен выражало возмущение, смешанное с недоумением. А мосье Дюпар ответил таким взглядом, что будь я на месте этой мумии, у меня бы пропало желание строить глазки. Однако та еще больше раззадорилась. Старик-incroyables пихнул ее в бок и произнес:

— Немой дурачок. Ничего не поделаешь.

Эльфийка посмотрела на мумию с сожалением и отошла в сторону.

Помощник шкипера подробно описал случившееся в вахтенном журнале, и Джон скрепил записи своей подписью.

Мне не давали покоя предсмертные слова погибшего. Я думал о том, как проникнуть в покои шкипера. Со злорадством вспоминал я о том, что Мирович облегчил мне задачу, выпросив для меня с велетенем каюту боцмана.

Плавание проходило спокойно. Василий Яковлевич уединился в своей каюте, ему не доставляло удовольствия находиться у всех на виду с огромной гематомой на лице. Опухший страдал морской болезнью и, перегнувшись через борт, делился с обитателями морской пучины последней трапезой. Одного из незнакомцев — судя по одежде, такого же оборванца, как и погибшего, — тоже укачивало, и он составил компанию опухшему. Велетень брезгливо морщился, да и остальные пассажиры обходили их стороной. Матросы, пробегая мимо страдальцев, ободряюще похлопывали их по спинам и просили не упасть за борт.

Эльфийка с корриганом держались возле клетей с живностью. Матросы бросали на Мадлен плотоядные взгляды. Однако вольностей в отношении девушки и даже сальных шуточек на ее счет никто себе не позволял. Должно быть, они приписывали эльфийке магические способности и боялись ее. А находящийся подле нее карлик и вовсе наводил мистический ужас на команду.

Со вторым неизвестным мы вскоре познакомились. Он оказался забавным человечком. Казалось, что еще до его появления на свет с ним затеяли эксперимент. Природа ли, Главный Повар или родители, — словом, некто влиятельный из тех, кто принимал участие в его рождении, захотел посмотреть, что получится, если наградить своего отпрыска уродливой внешностью и живым характером. Человечек этот был маленького роста, лицо имел некрасивое, а кожа его была столь смуглой, что наводила на мысль о походах налево арапа Петра Великого. Сперва я подумал, что это эльф или полукровка. Еще бы — маленький рост и темная кожа. Но потом понял, что ошибся. У него были круглые уши. А известно, что даже у полукровок — тут эльфийская кровь берет верх — уши остроконечные. В общем, предки его с эльфами не путались, но, судя по цвету кожи, грешили так, что их грехов хватило б на парочку темных эльфов.

Но при такой некрасивой внешности незнакомец держался столь непринужденно и имел такое живое лицо, что невольно притягивал к себе. Он не то что не стеснялся, а словно и не замечал своей уродливости и общался с окружающими так, словно ему и в голову не приходило, что людям, может быть, неприятно иметь с ним дело. Возникало ощущение, что этому человеку известна какая-то тайна, которая позволяет жить в гармонии с миром. И хотелось сойтись с ним поближе, чтобы как-то выведать эту тайну или хотя бы прикоснуться к ней.

Он подошел первым и представился:

— Швабрин Алексей Иванович. Дворянин милостью нашего государя.

— Дементьев Сергей Христофорович, граф, — отрекомендовался я.

Велетень щелкнул каблуками, звякнули серебряные шпоры.

— Клавдий Марагур, аристократ.

Во как! Не хухры-мухры!

— Здешний капитан — славный малый, — произнес господин Швабрин.