— Вы уже оформили бланк 38 дробь 7?

— Разумеется, как, очевидно, и вы. Великая все-таки вещь квота.

— Да, в наше время такого не было…

Синхронно зазвонили телефоны. Повесив трубки, послы посмотрели друг на друга.

— Ситуация обостряется.

— Увы, коллега.

— Простите, но вы, вероятно, затребовали весь лимит?

— Конечно. Все пятьдесят. Пусть раскошеливаются.

— Полностью согласен. Значит, пятьдесят на пятьдесят? Ну что ж, эти игрушки стоят друг друга.

Дон Мигель знал, что говорит. Когда-то в юности, до наступления эпохи равновесия и «Декларации о роспуске армий», он был танкистом. И по сей день посол частенько перечитывал на сон грядущий Гудериана. Впрочем, коллеге Хаджибулле этого было не понять: он служил в авиации и встречаться в те дни им, кажется, не приходилось.

— Они, однако же, затягивают, — Хаджибулла посмотрел на часы. — Что такое?

— Думаю, все в порядке. Уже недолго. Включать?

— Давайте!

Панель приемника осветилась и дружескую тишину кабинета рассек гортанный, резковатый для слуха голос: «Братья и Сестры!»…

— Братья и сестры! Дети Свободного Дархая! — Вождь подался вперед, и, на шаг опередив его, к краю трибуны выдвинулись молоденькие автоматчики. — Мы не хотели войны, нас вынудили. Веками дархаец-созидатель, дархаец-труженик был не более, чем грязью под ногами нелюдей в оранжевых накидках. Вам ли говорить, какова была судьба жителей гор и Долины? Тысячами жизней вымощена дорога к возлюбленной Свободе; ее еще нет, есть только слабые ростки грядущих дней, когда каждый дархаец увидит Солнце. Мы вступили на эту дорогу без трепета — и никто не сможет заставить нас свернуть или остановиться!

— Дай-дан-дао-ду! — коротким ревом взорвалась толпа и снова замерла. Сотни тысяч глаз были устремлены на хрупкую фигуру Любимого и Родного. В эту минуту каждый ощущал себя лишь крохотной искрой могучего факела Свободы, зажженного восемь лет назад этим худощавым седым человеком. Впрочем, нет, не человеком. Вождем!

Великий город Пао-Тун пятнистой курткой борца раскинулся на окровавленном глиноземе Долины. Пять лет назад, после кровавых боев, здесь простирались только развалины. Не боги, ушедшие вместе с полосатыми в священный Барал-Гур, а люди, стоящие сейчас перед трибуной, восстановили его и сделали еще более прекрасным по безошибочным наметкам Любимого и Родного. Только проспекты остались незамощенными, как и тысячелетие назад. Ибо Вождь сказал: «Обычаи следует уважать».

— Родные мои! Врага ничто не остановит, если мы не сплотимся. Смотрите! — один из автоматчиков вытолкнул к самому краю трибуны мальчишку в рваном, свисающем клочьями комбинезоне. — Этот юный герой — вестник Восемьдесят Пятой, Бессмертной, заставы. Сколько могли, они задерживали врага и пали смертью героев. Почтим их память…

— Дай. Дан. Дао. Ду, — мерно произнесла площадь.

— Чем можем мы воздать героям? Если бы кайченг Ту Самай был жив, сегодня он стал бы даоченгом. Я думаю, юный борец А Ладжок не посрамит этого звания…