- Я два дня назад был в Яффо, забирал партию автомобильных аккумуляторов. Через два дня собираюсь туда снова и попробую навести справки о вашем англичанине. Хотя, конечно, обещать ничего не буду. Но если вы скажете, что было в том свёртке, мне будет гораздо легче искать.
Яша ответил не сразу – сначала он пригубил чашечку с уже остывшим кофе и в три глотка осушил её. Поставил на поднос, вытер губы салфеткой.
- Книга, Лев. Очень старая и очень редкая книга, и она… - он на мгновение замялся, - она нужна лично мне, а не нашим... хм… московским друзьям. Если вы и в самом деле сумеете её разыскать – поверьте, я не останусь в долгу.
Полоса грязной воды между бортом парохода и дощатой стенкой стала шириться. Яша лениво посмотрел в сторону кормы – там из под крутых свесов бил бурун пены. «Умбрия», итальянский грузопассажирский пароход, сменивший мундир военного транспорта на промасленный бушлат средиземноморского трудяги, отходил от пирса порта Яффо. Судно уже несколько лет с регулярностью маятника моталось по маршруту Яффо-Пирей-Стамбул, и Яша не в первый раз пользовался его гостеприимством – слегка, подпорченным всепроникающей угольной пылью, вонью машинного масла и скверной кухней, которой потчевали здесь немногочисленных пассажиров, пожалевших денег на лайнер посолиднее.
Впрочем, кофе здесь варили вполне приличный. Конечно, ему далеко до того, которым угощал своего шефа агент «Прыгун», он же Лев Моисеевич Штивельман – но способно скрасить недолгое путешествие. Погоды стоят августовские, жаркие; лёгкий бриз неспособен вызвать приступ морской болезни у самых изнеженных пассажирок – так стоит ли жаловаться на всякие пустяки?
«Умбрия» отвалила от причала, окатив его нечистой пеной из-под гребного винта, и неторопливо зашлёпала к выходу из гавани. Справа медленно проплывал высокий борт крейсера Его Величества «Эмеральд» в серой шаровой окраске мирного времени. Над полубаком, над плоскими двухорудийными башнями был растянут огромный солнечный тент, и в его тени «лайми» играли на широкой палубе в футбол, оглашая внутренний рейд азартными криками.
Итак, можно подводить итоги. Пока что промежуточные – но всё же. Первое – книгу, ту самую, из-за которой расстался с жизнью ребе Бен–Цион, отыскать не удалось. Мало того, след англичанина в тропическом шлеме, который, похоже, и организовал нападение, тянется в Европу, в сторону, прямо противоположную той, куда направляется сейчас Яша – в Мессину, куда сутки назад ушёл пароход германского Ллойда, унёсший с собой похитителя.
Самое обидное, что в случившемся Яша может винить только себя. Собирался же он отправиться в Турцию, а потом и в своё ближневосточное турне ещё в конце августа? Поступи он так – книга давно была бы у него, и убийцам не понадобилось бы врываться в дом раввина и лить там невинную кровь. А всё мальчишки – Яша тогда убедил себя, что перед поездкой обязательно надо навестить Марка; потом выяснилось, что поганец удрал из коммуны, и не один, а с приятелем, ещё более «непростым», чем он сам. Последовали поиски, засада в Штатном переулке, посещение лаборатории Гоппиуса… в общем, Яша оказался в Стамбуле, а потом и в Палестине на две недели позже того, что планировал раньше. Хотя, конечно, если бы не кое-какие нюансы, которые стали ему известны тогда в Москве и, главное, не настойчивые призывы его интуиции – непременно заняться мальчишками! - он бы и не подумал забирать у ребе книгу. А значит, арабы с ножами всё же сделали бы своё дело, только он, Яша, не смог бы в последний момент пустить по следу похищенной реликвии своих людей.
Ладно, сетовать о том, что уже случилось, смысла нет. Агент «Бегун» и его супруга, «Двойка» знают своё дело; денег Яша оставил им достаточно, пообещав не требовать отчёта в расходах – разумеется, если будет положительный результат, - так что надежда всё-таки есть. К тому же перед отъездом он успел подключить к поискам ещё одного своего агента, до сих пор работавшего автономно - бухарского еврея по фамилии Исхаков. Он держал в Яффо пекарню и успел обзавестись здесь широкими связями, и может оказаться весьма полезен «Бегуну» в его непростой миссии.
Куда больше беспокоил Яшу предстоящий визит в Стамбул. За всеми этими заботами он временно задвинул на второй план свои отношения со «львом революции» - и вот теперь, кажется, приходит время определяться окончательно. А этого Яше не хотелось до зубной боли – он-то знал, как отнесутся к контактам с изгнанником и его коллеги по ОГПУ и другие, не менее серьёзные и, главное, облечённые властью люди. И в первую очередь – непримиримый враг Льва Давыдовича, Генеральный секретарь ВКП(б) невысокий, с жёлтыми тигриными глазами кавказец, ни на миг не расстающийся со своей курительной трубкой…
Над полуютом «Умбрии», где у лееров устроился Яша, раскатился долгий прощальный гудок. Ему ответили свистками портовые буксиры, рыбацкие шхуны и наконец, после приличной паузы, два раза коротко рявкнул «Эмеральд». Плаванье началось.
VI
Предсказание моё пропало даром – никто не собирался запирать нас в «особом корпусе» или хотя бы изолировать от прочих коммунаров. Но кое-что в нашей повседневной жизни изменилось – и изменилось кардинально. Например, больше мы не работали на производстве, отдавая первую половину дня новым, «специальным» предметам. По большей части это было развитие «особых способностей»; каждый из «спецкурсантов» занимался по индивидуальной программе, с преподавателями, которых мы до сих пор ни разу не видели, но от которых на версту разило то ли откровенным безумием, то ли парапсихологическими наработками спецслужб - и далеко не одного только ГПУ. А может, и тем и другим вместе.
После обеда мы занимались привычными вещами – отрабатывали техники медитаций с учителем Лао, сотнями жгли патроны на стрельбище, или изнуряли себя на маленьком стадионе на задах «особого корпуса». После чего – ужин и свободное время в палаточном лагере - волейбол, купание в озере, песни у костра, свобода!
Татьяну натаскивал на биолокацию неказистый мужичонка откуда-то с Урала, лозоходец и искатель кладов и подземных родников – истово верующий, кажется, пятидесятник или баптист; наполовину юродивый, изъясняющийся по большей части, прибаутками и фразами из Писания. Но дело своё он знал туго, и девушка каждый вечер хвасталась новыми успехами.
Марком занимались совсем другие люди. Сначала его долго и упорно тестировали на признаки телепатии, а потом принялись обучать на кроликах – в самом буквальном смысле, предлагая вызывать у ни в чём не повинных зверушек приступы беспричинного страха. Успехи у него были не столь впечатляющими, как у Татьяны – но всё же он постепенно освоил способность «пугать» несчастных длинноухих вполне осознанно, а не случайным образом, как это было раньше. Мне было очевидно, что следующим шагом будут «тренировки» на людях – но я предпочёл об этом с Марком не говорить. Думаю, он и сам всё прекрасно понимал - и побаивался этого неизбежного часа.
А вот со мной самим всё было далеко не так просто. Порой я переставал понимать – а что я вообще делаю в программе доктора Гоппиуса, почему не отчислен, подобно девочке Ане и не переведён куда-нибудь с глаз подальше? В самом деле: выраженными парапсихологическими талантами, подобными тем, что имеются у моих товарищей, я похвастать не могу; протекция «дяди Яши» хоть и имеет некоторый весь, но вряд ли может оказаться решающей. Остаётся одно: неясные нейроэнергетические эманации, зафиксированные аппаратурой Гоппиуса в момент нашего с Алёшей Давыдовым «обмена разумов». Видимо, произведённый эффект настолько поразил учёного, что он сделал меня чуть ли не главным объектом исследований – в отличие от Марка, Татьяны и остальных, он занимался мной самолично, с использованием второго комплекта лабораторного оборудования, о котором он проговорился ещё в Москве.
Правда, привести его к такому же работоспособному состоянию никак не получалось, и моего инженерного образования и опыта, полученного при воссоздании лабораторной установки из подвалов родного ВУЗа хватало на то, чтобы понять: Гоппиус и его помощники занимаются не столько изучением феномена в моём лице, сколько отладкой оборудования. И, кажется, добились в этом кое-каких успехов: из подслушанного разговора следовало, что всё отработанное на моей тушке немедленно переносилось на восстанавливаемую московскую установку, для чего один из лаборантов Гоппиуса раз в три-четыре дня мотался в столицу. А ещё - он чего-то ждал. И это самое "что-то" должен доставить ему ни кто иной, как "дядя Яша". Гоппиус не раз проговаривался, что вот тогда-то дело сдвинется с места по настоящему, и не придётся, как сейчас, продвигаться вперёд черепашьими темпами...
И ещё один нюанс, подслушанный из учёных бесед: оказывается, несмотря на то, что московская аппаратура вышла во время эксперимента из строя, базовые настройки приборов сохранились, и учёный на полном серьёзе надеется повторить опыт со мной в качестве главного действующего лица. Это что же получается - мне светит снова оказаться в том самом креслице с проводами и металлической шапочкой на спинке, которая делает его подозрительно похожим на электрический стул? Нет уж, товарищи большевистские нейроэнергетики и пархатые эзотерики, я лучше пешком постою...
А ещё – в нашем расписании появились… будь дело в двадцать первом веке, я бы назвал их психологами, а пожалуй, что и психоаналитиками. Интеллигентные, эффектные барышни возраст самой старшей - не больше двадцати пяти. Все в белых врачебных халатах поверх элегантного, кажется, даже заграничного платья, с умело наложенным макияжем. Они как бы между делом подходили к нам во время перерывов между занятиями и завязывали беседу, после чего – предлагали пройти в отдельный класс. Разговор шёл самый естественный: «не трудно ли выносить темп учёбы», «как складываются отношения с «сокурсниками», «чего вы ждёте от будущего». Дальше – больше: в ход пошли психологические тесты в духе доктора Фройда и Юнга. В какой-то момент, я обнаружил, что милая девушка по имени Елена Андреевна (к каждому из нас была на постоянной основе приставлена своя, индивидуальная «психологиня») достаточно откровенно пытается ввести меня в лёгкий транс – знакомая мне по «той, прошлой жизни» техника «активного воображения» Юнга, нацеленная на общение с мистическим миром.