Глава 24, где Макс проявляет великодушие, которое неожиданно окупается

На следующий день Макс и Ахемен оседлали коней и поскакали к виднеющимся невдалеке горам, рассеченным заросшими кустарниками лощинами. До них было недалеко, всего около фарсанга, то есть 5,5 км на привычные Максу величины. Вскоре Ахемен смотрел на густую свежую зелень, размышляя, как она умудрилась тут поселиться и выжить, а Макс рассеял его сомнения.

— Вот тут она и есть. Где зелень, там и вода. Копать надо.

— А когда выкопаем, что делать будем? Тут же до полей час пути.

Предлагая свою безумную идею, Макс не блефовал. Ему запомнилась просмотренная в свое время познавательная передача про оросительные каналы Среднего востока, которые назывались кяризами. Это система подземных галерей, которая транспортирует воду на десятки километров.

— С тебя один строитель и двадцать рабочих, плюс инструмент, — выставил условия Макс.

— Да где я тебе их возьму? — удивился новоиспеченный князь. — Тут же пастухи одни.

— Купи. Или укради. В Сузы надо ехать.

— Почему в Сузы?

— Я же говорю, строитель нужен.

Собрались быстро. Уже через пару дней князь Ахемен и Макс в сопровождении двух десятков всадников вышли на Сузы, до которых было две недели пути. Всадники скакали в полном вооружении. После проигранной вдрызг войны, на караванных путях было неспокойно, и персы шли с опаской, выставляя часовых и высылая дозоры. Но все прошло без происшествий, и вскоре на горизонте показались кирпичные стены столицы и возвышающийся над ней храм великого бога Наххунте, покровителя и однофамильца действующего царя. Самые крупные рынки находились в предместьях, куда и направился отряд.

Рынок рабов кричал, божился, спорил и плакал. Ощущение уныния и безнадежности начинало чувствоваться на расстоянии полета стрелы. Болью и сломанными судьбами, казалось, была пропитана сама дорога, где вели на продажу людей, когда-то бывших свободными. Рабы попроще сидели в клетках по 15–20 человек. Рабы-ремесленники, стоившие гораздо дороже, продавались отдельно, и цена на них была кратно выше. А уже молодых и нетронутых девушек продавали в отдельных шатрах, где взыскательная публика могла воочию насладиться юной красотой, не скрытой одеждами. Особо выдающихся красавиц продавали с аукциона, о чем значимых покупателей, или евнухов их гаремов, предупреждали заранее. Тут цены могли доходить до умопомрачительных цифр, и это зависело лишь от распалившейся похоти покупателя, или от умелого манипулирования аукционом со стороны продавца.

Рабы, рожденные в неволе, сидели с равнодушным видом, резко отличаясь от военнопленных или недавно попавших в рабство за долги. Те никак не могли привыкнуть к своему новому статусу, растерянно разглядывая прохожих через прутья клетки. Рыдающие матери обнимали детей, понимая, что их могут продать порознь. И уж точно они не рассчитывали увидеть своих мужей, так как семьи крайне редко покупали вместе. Как раз такое чудо в этот день и случилось.

Ахемен увидел понурого раба лет тридцати пяти, по виду никогда не занимавшегося физическим трудом. Продавец нахваливал его, как умелого строителя и цену просил немалую.

— Что ты строил? — спросил Макс

— Я строил дома, крепостные стены и храмы, господин, — ответил тот.

— Как твое имя? Как попал в рабство?

— Меня зовут Лахму, господин. А рабом я стал очень просто. Заболел отец, и я позвал заклинателя. Деньги скоро кончились, а заклинатель все обещал, что отец поправится. И я пошел к ростовщику, — понуро сказал раб. Дальше ничего объяснять не нужно было.