Приезжие вытекали в город через распахнутые красные ворота порта — текли они медленно, шествовали, пыхтя и сгибаясь, залезали в ожидающие повозки враскоряку. И это понятно, инвентари у всех забиты под завязку, таможенники инвентари-то проверять не могут, вот и нагрузились товарищи фактически контрабандным товаром так, что еле передвигаются. Сдав курьерские грузы, Ева выдала всем, кроме Гуса, по пятьдесят золотых и велела ни в коем случае их не тратить, кроме как в самых отчаянных ситуациях. Л — значит «логика», Е — значит «Евина». Зачем нужны деньги, если их тратить нельзя? Оставила бы их при себе, тряслась бы над ними сама.

Пока мы искали самую дешевую из гостиниц Камито, я восхищенно пялился по сторонам. Ну, как восхищенно: похоже, эта местность создавалась по принципу «а давайте впихнем на квадратный километр всю Азию, чтобы никто не усомнился, что это именно Азия-Разазия». Бесконечные пагоды, пагоды и пагоды, бумажные фонари, тяжелыми гирляндами развешенные над улицами. Рикши и паланкины. Курящиеся палочки благовоний, воткнутые в плошки с песком. Прилавки с веерами. Летающие змеи в виде карпов, привязанные к бамбуковым шестам. Затянутые промасленной бумагой двери, каменные кругломордые львы в буклях и рогатые драконы. Каменные ступы, похожие на грибы, на которых сидели… боже! ну они дают!

— Это что, почта⁈ — ахнул Акимыч.

Оплетя серый пористый камень ступы длинными пятнистыми суставчатыми ногами, на нас во все свои шесть глаз пялился кошмарно огромный паук. Морда у него была хоть и пушистая, но пренеприятная, а торчащие клыки отнюдь не делали ее приветливее. Почтовая сумка у него однако была точь в точь такая же, как и у наших голубей, — и носил он ее ровно таким же манером, перекинув ремень через грудь… или как это место у пауков называется.

— Не, ну в принципе логично, — сказала Ева. — Голубиная почта в Азии не существовала, а пауки там, вроде, как раз символ известий и всяких любовных писем.

— Ну уж нет, — сказал Акимыч, — я с такими почтовиками никаких писем отсылать не буду. Ни любовных, ни прочих. Будем твоим почтовым ящиком, Евик, пользоваться.

— Пожалуйста, но учти, что межконтинентальных писем я через него посылать не могу. Тут нужно либо золотой ящик, либо серебряный с дополнительной инкрустацией.

Паук зевнул и почесал одной из ног белесое пластинчатое пузо.

Наша гостиница располагалась у самой городской стены, и Ева сразу потащила нас за пределы города: в нескольких верстах от Камито имелся монастырь, с которого Ева и собиралась начать изыскания. Перед городскими воротами на лакированном (разумеется) столбике была прикреплена длинная табличка, напоминающая всем выходящим, что с закатом солнца ворота будут закрыты и тем почтенным обитателям города, кто не готов провести ночь снаружи, подвергая опасности свои драгоценные тела, стоит принимать это во внимание, планируя свои внушающие всяческое уважение дела.

Прогулявшись мимо рисовых чеков, сосновых рощ и бамбуковых зарослей, мы добрались до монастыря. Он был расположен на очень небольшой аккуратной горе, повернутой так, чтобы из монастыря открывался прекрасный вид и на море, и на цветущую долину. Вообще если вся Таосань выглядит так же, как Камито, то дизайнеры к ней явно больше сил приложили: я пока не увидел здесь ни одного уголка, фотографию которого нельзя было бы разместить в туристическом каталоге. В Трансильвии куда больше хаоса, бедлама и беспорядка, а уж что касается некрасивостей, то взять тот же Шоан… Но зато Трансильвия ощущается, не знаю… естественнее что ли. А тут даже трава какая-то слишком зеленая, и цветы слишком яркие. Это же хризантемы? Ну да, они, мама их всегда ненавидела. Понятно почему: они стойкие, поэтому их на могилы часто приносят. Той девочке, ну, с который мы дружили и которая умерла, я тогда тоже хризантемы на сайте заказал, белые. На кладбище меня, конечно, не пустили, там микробы.

Впрочем, здешние хризантемы были настолько яркими, пышными и жизнеутверждающими, что никакого печального очарования в них не чувствовалось. Ко входу на монастырский двор вела не очень крутая каменная лестница, и купы хризантем с обеих сторон ступеней свешивались на них тяжелыми водопадами цветов, размерами с детскую голову каждый цветочек. Говорю же, дизайнеры тут прямо перестарались.

Хохен не выказывал никаких признаков оживления по поводу прибытия на родные земли, грохотал железными ногами по ступенькам, топтал пышные помпоны цветов.

— Какая же красота! — сказал Лукась, остановившись перед высокими воротами монастыря и глядя на бухту внизу.

По синему-синему морю мелькали таосаньские пузатенькие кораблики с цветными парусами, по небу тянулись с криками вереницы диких гусей, облака легкими перьями были изящно разбросаны по небу. Я отвернулся. Не понимаю, почему я сегодня такой раздражительный и нервный. Действительно, красота, кто же спорит.

***

Меньше всего местные монахи желали вести с нами культурно-исторические дискуссии, потому что все они были страшно заняты. Мели каменные полы длинными метлами, варили рис со специями в больших котлах, натирали светильники и развешивали оранжевое белье на бамбуковых подставках. Все их вежливые ответы в конечном счете сводились к «отстаньте от меня, пожалуйста». Наконец нами был обнаружен совсем дряхлый дядечка, который сидел на травяной подстилке под кустом и ритмично щелкал четками, устремив взгляд в никуда. Наученные опытом, мы уже не торопились с расспросами, а поприветствовали уважаемого священнослужителя, сообщили ему важную новость о том, что хризантемы в этом году прямо удались, а вид на бухту открывается исключительно качественный, и в конце концов тусклые сонные глазки монаха приобрели более осмысленное выражение. Он даже начал задавать вопросы — откуда мы прибыли и надолго ли планируем задержаться. Минут через пятнадцать Ева все же решилась осторожно намекнуть на имеющиеся у нас вопросы, а старец не выразил особого отвращения к идее на них ответить.

— В этом храме нет ученых-книжников, наши монахи — это всего лишь крестьянские сыны, бежавшие из деревень, поглощенных войной. К истине могут вести разные пути. Кому-то метла или молотильный цеп быстрее помогут проникнуть в душу вещей, чем кисть и тушечница.

— А к кому бы вы обратились на нашем месте? — спросила Ева.

Старец задумался.

— Ученостью славятся монахи Храма Зеленого Тигра, но они требуют богатых подношений, потому что хотят по завету своего первого настоятеля возвести над храмом огромную статую тигра из зеленого нефрита — по их подсчетам на это уйдет десять тысяч лет и десять тысяч возков золота. Большинство правителей этого славного времени, полководцев и князей, терзаемых вопросами, которые жалят их изнутри, — направляются в паломничество именно в Храм Зеленого Тигра: тамошние знаменитые библиотеки содержат в себе многое, полагаю, и ответ на ваш вопрос тоже. Но добраться сейчас до этого храма непросто, войска желтых шапок летом прорвали оборону босоногих и трон качается под сидящим на камышовом престоле.