Инга осмотрелась получше, хотя голова почему-то сильно болела. Мигрень мешала сосредоточиться, но глаза наконец-то дали понять, что они стояли в маленькой комнатке. Крошечной, словно та являлась расширением узкого коридора. Всего-то метров шесть-семь квадратных. При этом большую часть пространства занимал огромный костёр из неестественно медленно горящего картона. Как будто тот был не прессованной бумагой, а полноценными поленьями.
Мальчик, как и прежде, крепко держался за неё. Но он больше не был столь напуган. Это обстоятельство порадовало девушку, однако не настолько, чтобы полностью расслабиться. Ведь напротив них. Слева. Почти скрываясь в тлеющем пламени, находился мужчина.
Ингу вновь охватило чувство кого-то «своего». Кого-то, кого бояться не следовало. Однако она не расслабилась до конца, доверяя первоначальной настороженности.
Мужчина же бережно поправил листы картона, чтобы те догорали дотла, ничего после себя не оставляя. Ведомая неким инстинктом, Инга тоже поправила листок, но он съехал так, что стало видно женское тело под костром. На мгновение девушку охватил ступор. Лишь на краткий миг. Она суетливо возвратила лист на место, чтобы ребёнок ничего не заметил, и присмотрелась к незнакомцу внимательнее. Теперь она отчётливо видела, что им был тот же человек, что закрывал двери в музее.
Почему же мальчик держал за руку её, а не его?
Доверял ей больше?
Инга не сдвинулась с места, но взгляд свой больше от мужчины не отводила, ловя каждое его движение. И потому заметила, что он отрезал маленькие кусочки от человека под костром. Свежие надрезы не кровоточили. Алое мясо, словно на шампур, поочерёдно нанизывалось на длинный узкий четырёхгранный нож, изогнутый словно коготь, а затем вносилось в пламя. При этом плоть не поджаривалась, а чернела, как смуглел бы настоящий картон, и стремительно обращалась в золу, пепел и дым.
От трупа уже очень мало осталось. Видимо мужчина занимался своим делом долго. Да и её собственная усталая поза намекала о том же… Поэтому она пошевелилась. Ей также захотелось нарушить тишину. И сероволосый незнакомец, словно осознавая, что творилось у неё в голове, произнёс:
— Она всё равно уже мертва. А для разговора с тобой здесь нужна жертва.
— Это ритуал. Я поняла, — услышала свой приглушённый голос Инга и, действительно, как будто что-то осознала. Или приняла как должное. Воистину необходимое, а потому не вызывающее ярких негативных эмоций.
Так происходит. Так надо. И размышлять тут не о чем.
— И где же всё-таки искать выход? — задала она свой вопрос.
— Разве ты уже забыла, что я сказал?
— Он может прятаться. Но там, где вход, всегда есть и выход, — вмешался в беседу мальчик и, словно смущаясь своего поведения, добавил: — Я помню.
Стоило это ему произнести, как мужчину начало словно засасывать куда-то. Он ещё успел бросить многозначительный взгляд, дающий оценить важность последних слов. Но это было концом. Последним событием, связанным с этим человеком в этом месте. Мужчины больше не стало с ними в комнате.
Он исчез. Вернулся. Стал снова свободен.
Костёр ещё пылал, но огонь скоро должен был потухнуть. И интуиция вопила о том, что не стоило бы оставаться в этой приближающейся темноте. Надо было опять возвращаться туда, откуда она пришла с мальчиком. И как можно быстрее!
— Вроде очнулась, — услышала Инга над собой, и как бы в стороне, чей-то знакомый и приятный, но отчего-то раздражающий голос.
Она повернула непослушную голову в сторону звука, желая что-либо сказать, но из горла вырвалось нечто похожее на сдавленное мычание. Открытие глаз тоже ни к чему не привело. Лицо закрывало плотное влажное полотенце, прохладные капли с которого стекали за шею, вызывая противный зуд.
— Похоже, что да, — согласился кто-то и снял с её лица ткань. — Выпей.