Первую партии я встретил за 18 верст от Тамбова и в ней нашел 22 человека, страдавших поносами. Из них у четверых живот был неумеренно подтянут, на ощупь не упругий и не мягкий, а (как бы отличительный признак продромальных поносов или холерины) представлял плотность сплошной, глинистой массы. Отсутствие при перкуссии всякого подобия тимпанического звука ясно говорило в пользу прекратившегося в животе образования и присутствия газов. При ощупывании живот не болящий и не чувствительный, все больные на ногах, отвечают голосом, хотя не сиплым, но сжатым, несколько глухим – и все ответы делаются апатично, монотонно, на одну ноту. Все они говорят, что при испражнении низом, без боли, но с сильным позывом, струя жидких испражнений выбрасывается быстро и непрерывно, по их словам, «как с гвоздя», и только по разу, без повторения. При этом я лично убедился, что при послаблении быстрая струя была совершенно беззвучна, без испущения ветров во время или же после испражнения; обильная струя моментально прекращалась. У трех из них были еще фекальные испражнения, у четвертого рисовидные. Отрыжек и тошноты не случалось. У одного больного была только рвота, тоже без предварительной тошноты, но еще горьковатою массою. Как при рвоте, так и при поносе с напором выбрасываемая струя горяча, причем облегчается чувство жжения под ложечкою, а при испражнении низом ощущается мимолетный, но сильный жар в прямой кишке. Мочеотделения в момент испражнения не бывает, а оно следует за ним – и в весьма малом количестве, производя ощущение жара. Струя выделяемой мочи бывает прерывистая, иногда по несколько капель за раз, и требует усилия. Лица у всех осунувшиеся, взгляд равнодушный, стоячий, неохотно фиксирующий предметы; глаза несколько запавшие, с расширенными зрачками, но без синих кругов, скулы сравнительно означившиеся, нос заострившийся, его крылья опавшие, неподвижны. Нос на ощупь холодный; губы со слабым, синеватым оттенком, бледные. Язык тонкий, довольно широкий, плоский, высовываясь, продвигается по самому дну рта, причем корень и средина его не образуют, как обыкновенно, при высовывании выпуклости, или хребта, а западают, весь язык при этом представляет слабую, ложкообразную выемку; язык синеватый, особенно на конце, на ощупь холодный до средины, дрожащий, чистый и не сухой. Больные, при требовании моем плюнуть на пол, не находят для этого достаточно слюны во рту: кисть руки холодная, слегка синеватая, как и ноги; пульс ползучий, длинный, редкий, довольно малый и мягкий. Жажда небольшая, но большой позыв на холодное питье; аппетита по-настоящему не имеют, но отвращения от пищи нет, так что, по их словам, немного едят, смотря на других. Вот какими признаками отличались четыре поносных, которые считались в партии не больными, а так себе, недомогающими и наравне со здоровыми своими товарищами свершали еще все походные требы. У прочих 18 были заметны то тот, то другой из высчитанных выше признаков, но порознь. Выдаваясь один больше другого, и почти ни в одном они не составляли такой совокупности и полной картины отличий, как у описанных четырех, которых я нарочно отобрал для личных наблюдений в течение более шести часов моего пребывания в партии. В течение жизни мне неоднократно приходилось как проверять описанную картину продромальных поносов, или холерины, так и ею пользоваться для дифференциального диагноза от всяких страданий желудочно-кишечного канала не холерного свойства.

Другую партию я встретил еще дальше от Тамбова; она следовала из-за Казани. На дороге она оставила двух заболевших холерою, а двух потеряла; в ней я нашел только семь человек, одержимых поносом; все они носили на себе признаки вышеописанных угнетения и атонии безо всяких следов реакции, свойственных гастрическим страданиям. Почти все семь человек страдали третий день и захворали в день оставления партиею двух холерных в ночлежной деревне на попечении деревенского священника и старосты. На обратном пути в Тамбов я нагнал еще одну партию, следовавшую другим трактом и потому мною пропущенную. Она была уже в 40 верстах от города. Я в ней нашел 13 поносных с коликами, с гастрическими и реактивными явлениями. Некоторые из них жаловались на тошноту, которая большею частью встречалась при обложенном языке, сухости рта и несколько вздутом животе. Всех их я оставил до поправления в большой деревне на довольно возвышенном и песчаном грунте и рекомендовал не давать им деревенского кваса, а вместо воды употреблять липовый либо мятный настой, либо, при их поправлении, самый слабый лимонад из соляной кислоты, особенно тем, которые имели тошноты. Внутрь давался сначала раствор двууглекислого натра; одному, имевшему колики, дал ложку клещевинного масла, а двум, имевшим гастрическую реакцию с головными болями, – риверово питье²³. Всем назначил в пищу куриный суп и белый хлеб, какой нашли на месте.

Партия, к которой они принадлежали, прибыла в Тамбов два дня после моего туда возвращения, а 13 оставленных на дороге прибыли через неделю. Как эта партия, так и 13 выздоровевших в первые 10 дней по прибытии на место холерой не поражались. Что было далее – не знаю, потому что их распределили по разным батальонам. Из 22 больных первой партии, прежде чем она вступила в Тамбов, один умер от холеры на дороге. Другие шесть человек перенесли холерные приступы на ночлегах и в ночное время, почему оставляемы были партиею в деревнях, откуда четыре человека по выздоровлении были доставлены в партии прежде ее вступления в город, а о двух остальных я не имел сведений. Полагаю, что умерли. Семь же человек второй партии при употреблении от одного до трех 10-гранных порошков каломели, горчичников, при диете и употреблении мяты в виде питья и чаю, – все поправились и вместе со своею партиею прибыли в Тамбов. Но тут случилось вот что. Когда эта партия у ярмарочных балаганов выстроилась для смотра, то осматривающий начальник заметил, что один из старослужащих неспокойно стоял во фронте, за что получил выговор. Но когда через несколько минут он вторично был замечен выдающимся из фронта и как бы разговаривающим, то был отведен на редант и приговорен к телесному наказанию. Узнав в нем одного из лечившихся на марше от холерного поноса и убедившись, что он только за три дня до вступления партии выздоровел и сделал три последних перехода пешком, а на смотре, вдруг ослабевши и боясь упасть, зацепился за своего соседа, что-то бессвязно бормоча, что и было принято за худое его поведение во фронте, мне, хотя с трудом, удалось его оправдать и освободить от наказания. Несмотря на это, он быстро изменился; без поноса и рвоты получил корчи в ногах, был отвезен в больницу и через несколько часов скончался. Вот случай сухой холеры вследствие паники у человека, перенесшего продромальный понос и утомленного дорогою и долгим стоянием на смотру. На следующий день двое других из числа тех же семи, перенесших продромальный понос, получили холерный приступ, но выздоровели.

Таких партий, поражавшихся на пути, я встретил всего около десяти, прочие прибыли и вступали в город без моего осмотра, так как я тогда составлял весь врачебный персонал в 12 батальонах, а о них худых вестей с пути их следования не приходило. К этому я должен прибавить, что мои поездки навстречу партиям приносили немалую пользу и в том отношении, что партионные офицеры, узнавая от жителей деревень, в которых я побывал, что партии на пути ревизуются уполномоченным врачом, стали лучше кормить своих солдат, на ночлегах шире ставили их по квартирам и вообще охотно бросали всякие экономии, лишь бы не попасть в беду. Тем более что тогда врач, командированный в войска для прекращения болезни, обязан был их опрашивать о получаемом ими довольствии и обо всем, что касалось их содержания и размера служебных трудов, – и обо всем замеченном должен был упоминать в реляциях. Генерал Муравьев же требовал точнейших подробностей касательно всех потребностей солдата.

Тамбов, находящийся под 52° с. ш. и 59° в. д., расположен у реки Цны, на равнине, удобопроницаемая и мягкая почва которой состоит из суглинка, перемешанного с черноземом и песком. Изотерма его +4 °R, средняя зимняя температура −8 °R, средняя летняя +15 °R. Климат континентальный с весьма жаркими днями летом. В начале августа холерные заболевания в войсках и между жителями, хотя в незначительном числе, уже не составляли редкости, но мало производили паники сравнительно с тем, что я видел в Казани. Тут боялись только стеснительных карантинных мер, а в деревнях – кордона, чем и объясняется то обстоятельство, что крестьяне в проезжаемых мною деревнях так враждебно относились к моим расспросам.

Нет сомнения, что холера в Тамбове была занесена партиями, прибывавшими из разных приволжских и восточных губерний. Быстрое же падение уровня реки и вслед за тем почвенных вод в течение рек предшествовавших июльской жаре в городе, раскинутом на мягкой равнине из проницаемых земель, и, кроме того, примитивно устроенные и худо содержимые в нем ретирадники были совершенно достаточными условиями для равномерного распространения заразы по всему городу. Тут не было выбора в частях и улицах; холера везде одинаково появлялась отдельными и нежданными заболеваниями, мало щадя и более опрятные места, и достаточное население.

Касательно характера холеры в Тамбове надо сказать, что одних она поражала без предварительных поносов, либо же приступ наступал через 1–4 часа после первого жидкого стула, – и тогда приступ был жесток, с корчами в разгибающих мышцах, причем цианоз, прекращение мочеотделения и потеря голоса развивались быстро. После приступа реактивный период наступал не скоро, и выздоровление шло хотя медленно, но довольно ровно, так что если больной не умер в течение приступа, то можно было ожидать его выздоровления.

Образец этой формы я наблюдал на одном старом майоре С., имевшем две пахово-мошоночных грыжи, совершенно скрывшихся ко времени приступа и очень не скоро возвратившихся после выздоровления. Он принял большое количество каломели, и при его выздоровлении показались ссадины на местах, к которым были приставлены горчичники. Выздоровление из-за старости лет шло чрезвычайно медленно. Но после приступа, через несколько часов, уже показалось мочеотделение, и в реактивном периоде ни тифозных, ни уремических припадков не было.

У других военнослужащих холера обнаруживалась в форме долговременных, продромальных поносов с испражнениями в виде беловатых помоев и со значительным выделением мочи. Приступ наступал через 6–9 дней позже, бывал крайне короткий, слабый, почти неуловимый для окружающих и для врача. Корчи бывали только в икрах, повторялись не часто. Но отделение мочи всегда прекращалось, и после короткого приступа следовало тифозное состояние, решавшееся без явных критических явлений. Смерть большею частью наступала при не возвратившемся мочеотделении, при уремических припадках. В этой форме врач большею частью призывается поздно, и ему главным образом приходится бороться с бурно и беспорядочно возвышающимися реактивными признаками. Эту форму я наблюдал, например, у госпожи Краун, директрисы института девиц, выздоровевшей после 4-гранных приемов каломели (пока испражнения сохраняли рисовидный вид), а затем небольшим количеством опия в анисово-аммиачной жидкости²⁴, валерьянового и мятного чая, холодных компрессов на голову и на область сердца (при быстро возвышающемся пульсе) и согревающих на живот.

Как в Казани, так и в Тамбове, много встречалось врачей, отвергавших употребление каломели при холере ввиду ее разрушительного влияния на десны, зубы, ткани рта и зева. Но я теперь имею право сказать, что в 9-месячное мое пребывание в Казани и более года в запасных войсках, перенесших при мне холеру, я этих последствий не наблюдал. Объясняется, по-моему, совершенным недостатком у холерных слюны, без которой каломель всасываться тканями рта не может, а также ничтожною деятельностью всасывающей системы и сильною перистальтикою кишечника.

В конце августа 12 сформированных запасных батальонов двинулись из Тамбова в Киев при трех врачах, т. е. на каждые четыре батальона, или бригаду, по одному, и при 12 хороших фельдшерах, т. е. по одному на каждый батальон. В то время в Тамбове холера уже свирепствовала и между жителями, но не изо дня в день, а делая промежутки в четыре до восьми дней, совершенно свободные от заболевания. Такие промежутки приходились в пасмурные, и особенно в ветреные дни. Уходя из Тамбова, войска оставили в нем до 30 холерных; но нам пришлось изредка и на походе встречаться с холерою, хотя мы проходили через такие места, в которых о ней не было слышно. Так, на одном из переходов Воронежской губернии мне, следовавшему за последним, четвертым эшелоном своей бригады, дали знать, что в передовом эшелоне поручик Аксионов упал в холерном приступе. Поэтому я, забрав снадобья и фельдшера, поспешил туда, но скоро узнал, что два товарища повезли заболевшего вперед, в деревню, назначенную для ночлега. Напрасно я сетовал, что это сделано против походного устава, в который была включена и инструкция, чтобы заболевавших в эшелонах оставлять на месте, на шинелях, до прибытия врача, который всегда следовал позади эшелонов. На привалах, ночлегах и дневках не отвозить заболевших в лазарет в телегах и тряских экипажах, а относить на носилках, дверях или простынях, но всегда на руках, во избежание сотрясения, всегда гибельно действовавшего на заболевшего. Когда я в ночлежной деревне, в 18 верстах от места заболевания, разыскал квартиру пациента, то застал его уже умершим, донага раздетым, лежащим на спине, на широкой скамье, у стены. Не прошло еще и трех часов с того времени, когда я узнал об его заболевании. Поэтому, усомнившись в скорой смерти и возмутившись опекой его друзей, я стал поворачивать труп на все стороны, предлагая и другим вытирать тело ладонями, а живот суконками. Но можно себе представить испуг простых людей, хозяев квартиры, когда при этих манипуляциях произошли корчевые движения в нижних конечностях и клонические спазмы в мышцах спины и лица. Испуг этот еще более усилился, когда быстро повторившимися спазмами в разгибающих мышцах ручных перстов, последние стали производить подобие барабанного боя по скамье. Правда, что температура на животе еще далеко не исчезла, но все-таки я никогда более не видел такого сильного сокращения мышц после смерти. Правда и то, что умерший был атлетического сложения. Он с товарищами оставался кутить в Тамбове – проводил бессонные ночи, несмотря на расстройство желудка в тот день, когда почтою догнал свой батальон, – получил холерный приступ. Цианоз у него до того был незначителен, что только после тщательного расследования и после посмертных корчей я окончательно убедился в том, что он погиб от холеры, а не от другой болезни.

Через 28 дней после выступления из Тамбова, оставивши на пути 23 холерных в попутных больницах, 3-я бригада, с которою я следовал, прибыла в Киев, где присоединилась к резервам действующего корпуса. Генерал Муравьев нас к этому времени оставил. В Тамбове он не раз ночью проверял, довольно ли просторно спят солдаты, а днем пробовал пищу в котлах и входил во все нужды солдата. На время холеры и готовившегося нам похода он заранее запретил постную пищу, а на переходах приучил нас проверять доброкачественность питьевой воды и осматривать колодцы, – а без таких строгостей ему бы не удалось в холерное время ни вывести из Тамбова всю массу сформированного им войска, ни довести его до дальнего Киева. В Киеве в то время холеры не было, и в войсках нашей бригады заболевания холерой более не возобновлялись.

Все время моего пребывания в Тамбове я пользовался квартирой в доме помещицы, старушки Ежиковой. Старушка, как только услышала о появлении холеры, тотчас уехала в деревню, за 40 верст от города, оставив меня одного в своем доме, и, как гостеприимная хозяйка, каждые 4–5 дней присылала мне из своей деревни множество арбузов и других овощей. Я раздавал арбузы сослуживцам, и как они, так и я сам утолял ими жажду в летнее время, никогда не употребляя сырой воды, причем все поражались наилучшим состоянием наших желудков. Огурцы тоже употребляли, но только не приправляли их ни уксусом, ни прованским маслом, а ели их с солью, как салат, либо с медом или сахаром в качестве десерта. Водки или вин за столом не употребляли, а пили только местного приготовления шипучки из ягод.