— Следуй за нами, — бросил он и полез в БМП.

Как бы хорошо мы ни пообщались, а летёха службу знал круто. Нас зажали между двумя Бэхами, не давая возможности для манёвра, и таким образом доставили к воинской части. Остановившись на плацу мы с Симой выгнали на улицу своих пленников и вместе направились вслед за лейтенантом. Нас провели в здание штаба. Мы поднялись на второй этаж и прошли в кабинет, на двери которого я успел прочитать «Начальник разведки…» Фамилию прочитать уже не успел. Хозяином кабинета оказался высокий подполковник, сразу же окинувший цепким взглядом всех нас, потом кивнувший лейтенанту, чтобы он с пленными подождал в приёмной и, наконец, широким жестом пригласивший нас садиться.

В нескольких словах я объяснил суть дела, подкрепляя свои слова показаниями Симы. Мой заказчик, дядя девушки, занимал достаточно высокое положение в городе, поэтому к её словам подполковник прислушивался с подчёркнутым вниманием. Ну и на закуску в кабинет втолкнули Сивого с его бойцом, который вынужденно подтвердил всё сказанное нами.

Время шло. Пленных увели. Счастливый дядя примчался прямо в воинскую часть, сгрёб в охапку Симу, окончательно рассчитался со мной и, ещё раз поблагодарив, утащил девушку в новую спокойную и счастливую жизнь. Всё произошло настолько быстро, что я даже не успел забрать у неё свой автомат. Так и ушла с оружием. И на кой он ей сейчас? Увели пленников, предварительно вытряхнув из них всё, что только можно. Только я сейчас сижу, допивая неизвестно какую чашку растворимого кофе и смотрю на начальника разведки, мучительно размышляющего, стоит ли организовать рейд на Крытое.

— Понимаешь, Олег, — пряча глаза от меня, наконец, проговорил подполковник. — Не наша это епархия. Это зона ответственности другого мотострелкового полка. Он как раз в той области дислоцируется. Влезем сейчас туда, а потом разборки начнутся, претензии. Да и это ещё полбеды. Тут, главное, прецедент откроем, что можно на чужой территории работать. А завтра они в нашей области начнут порядки свои наводить.

— Так если у нас такая же Тортуга обнаружится, какая разница, кто их под ноль изведёт?

— Не всё так просто. Сожгут они деревню какую-то, докажи потом, что это не нехорошие люди были. Есть кое-какие данные, что те рабовладельцы командованию этого полка отстёгивают, чтобы жить спокойно. Что, думаешь про такой большой населённый пункт, насквозь пропитанный криминалом, никто не слышал? Даже до нас слухи доходили. Не ты первый, кто про это Крытое рассказывает.

— Короче, подполковник, — наконец, поднялся я, — что мог, для этих людей я попытался сделать. Но моих сил было бесконечно мало. Единственное, что получилось, это освобождение двух мальчишек и уничтожение трёх бандитских групп. Без вас туда соваться самоубийственно. А там сотни людей томятся в рабстве. И это в наше время. Я своими глазами видел рынок, на котором продавали рабов. И видел этих людей. Это село больное. Их давно сжечь всех пора. Решай. А я пойду. Мои координаты ты знаешь.

— С Бардаком что собираешься делать?

— Не знаю. Мне он особо не нужен. Хоть и выручил сильно.

— Ладно. Иди. С тобой свяжемся.

Я поднялся и пошёл на выход. В груди росла обида. Я ожидал, что услышав про новоявленную Тортугу, военные вскинутся и тут же помчатся карать рабовладельцев. А тут полное неизвестно что. От бессилья захотелось громко завыть и треснуться головой об стенку. БРДМ одиноко стояла на плацу, грустно глядя на меня своими глазами-фарами. А придержу-ка я пока эту машинку у себя. Глядишь, пригодится. Вот только свободно на ней по городу не поездишь. Запарят остановками, пока до дома доберусь. А если каждый раз в часть доставлять будут, то вообще до дому не доберусь. Пришлось возвращаться к начальнику разведки и выбивать у него бумагу, удостоверяющую, что машина моя и на ней ездить я имею полное право. От остановок это меня не убережёт. Всё равно на каждом перекрёстке тормозить будут, но зато и быстро отпускать.

С бумагой этой провозились часа два. Вот ведь бюрократия! Такая катастрофа по миру пронеслась, а бюрократы как были, так и остались. Как тараканы. Никаким дустом не вытравишь. Как я и ожидал, останавливали меня часто. Один раз даже бумаге не поверили и по рации перепроверяли. Но, наконец, всё-же добрался до своего жилища. Оставил машину во дворе дома, где поселился после катастрофы и поднялся к себе в квартиру. Население города уменьшилось в разы. Кто обратился, кто погиб от зомби, а кого и отморозки поубивали. В первое время много кто голову поднял. И бандиты, и просто разная сволочь, менты даже криминалом занялись. Не верил никто, что власть вернётся.

А когда военные зачистили город и прижали к ногтю всех отморозков, населения хватило только для того, чтобы заселить всего два микрорайона, построенные сравнительно незадолго до катастрофы. Но, зато там были и вода, и электричество, и газ, и канализация, а к зиме ещё и тепло дать обещали. Вот и мне обломилась небольшая однокомнатная квартира на третьем этаже девятиэтажки.

Бросив оружие и ранец прямо в прихожей, я скинул надоевшие берцы, влез в тапочки и прошёл в свои апартаменты. Ну, грязную горку в стиралку, а сам — мыться. Когда я, распаренный и чистый до скрипа, вышел из ванной, кутаясь в махровый халат, жизнь показалась не такой уж и мрачной.

В холодильнике у меня всегда стояло пара бутылок водки, ну и закуска соответствующая. Это для релаксации после ходки самое то. Чтобы сразу пришёл и накатил. Так что, бежать никуда не пришлось. Быстренько сервировал себе стол и уселся, потирая руки. Всё закончилось, заказ выполнен, да и для пленников что мог, то сделал. Налил себе стопарик, подцепил на вилку маринованный помидор и с удовольствием выпил. Хорошо! Налил ещё. А вот после третьей рюмки вдруг снова накатило. Опять вспомнились бараки, рынок рабов, жалкие, потерянные люди, привязанные к перекладинам и дикая, безжалостная, улюлюкающая толпа, наслаждающаяся чужим унижением. Я до белых костяшек сдавил в руке стопку, скрипнул зубами и выматерился. Впервые после ходки я не чувствовал удовлетворения. Вот, вроде, и заказ выполнил, и девушку доставил, и гонорар получил нехилый, а на душе кошки скребут. И водка не помогает. Только хуже становится.