— Но и самые ревностные приверженцы его! Для которых вера наша как истина и жизнь, со всеми догматами и преданиями, со всяким каноническим и богослужебным укладами! Мы хотим быть православными! И в то же время сознавать Республику нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи!

Толпа колыхнулась, и в задних рядах угрюмо прокатилось:

— Так и знал: будут грабить…

Сергий простер обе руки над людьми, сказал уже простым голосом; однако, легко перекрывшим легкий ветер в посадках:

— Мы помним свой долг: быть гражданами России «не только из страха наказания, но и по совести»… Как учил нас Апостол!

— … И плох тот замполит, что не митрополит, — завершил непонятную фразу Корабельщик.

— Жертвуйте на оборону Самары и Казани, православные! — по жесту Сергия напрактикованные служки вынесли к людям позолоченый котел, куда посыпались совзнаки, но кое-где мелькнуло и желтое. Комиссар смотрел на все это квадратными глазами. Вмешательство испортило бы все дело, это любой понимал. Так что солдаты с красногвардейскими бантами стояли молча; комиссар, опустив ненужный лист, пытался подтянуть ремни кобуры. Деревяшка с маузером громко билась о гранитные плиты всхода.

— Постой, братишка, — Корабельщик в два огромных шага-прыжка оказался рядом и привычными движениями затянул подвеску, чтобы кобура оказалась почти на животе комиссара. — Руку сюда положи, вынимается шпалер? Хорошо. Так и носи. А снимай через голову, тогда ремни не разойдутся, другим разом прилаживать не станешь.

— Что же, гражданин комиссар, — сказал тогда Сергий, — разве между православными и коммунистами настолько уж велика разница? Не зря же указал один из крупнейших теоретиков революции, князь Пётр Алексеевич Кропоткин…

Тут и Скромный взлетел по ступеням, растолкав клир, стал напротив Сергия. Митрополит же, подняв наставительно палец, процитировал:

— Учение о гегемонии пролетариата могло укрепиться и правильно пониматься только там, где люди воспитывались в культурной среде, проросшей из веры в гегемонию пролетария! Плотника! Иисуса Христа!

И королевским жестом Сергий велел поднести собранные пожертвования комиссару:

— А от храма вам золотая жертвеная чаша, прямо в ней забирайте.

Комиссар прибрал под фуражку выбившийся было черный чуб, кивнул Корабельщику:

— Спасибо, брат.

После чего повернулся к Сергию:

— Откупаетесь малым, думаете, убережетесь? Маркс говорит, религия ваша — опиум для народа!

— Воистину правду говорит Маркс, — неожиданно согласился Сергий. — Болящему в страдании дают опий, дабы облегчить муки. Сказано же, богу богово, а кесарю кесарево. Если народ кесаря терпит, ужели священник должен вести вас на кровь? Наше дело призывать к миру, и бога молить за невинноубиенных, да будет их мало, елико возможно. Таково наше назначение: облегчать страдания и утешать.

— Ишь, как заговорил, рясоносный черт! — комиссар выругался и поглядел на стрелков с немым вопросом; видно было, что те готовы развести руками. Наблюдая растерянность агитатора, из толпы закричали:

— Про говно спроси! Пусть отвечают, антихристово племя!