Что-то в глубине его глаз заставляет поверить. Такого я никогда во взгляде Алекса не видела. Душевная боль, смешанная с тоской, и… скупая мужская нежность.

— Это плохая шутка, — увожу взгляд в сторону и дрожу ещё сильнее.

От пронзительности момента и насыщенности его слов тело никак не хочет слушаться: ноги немилосердно колет иголками, спина затекает, словно в неё вдоль позвоночника вставили кол.

— Я похож на шутника? Я тебя люблю. Теперь твоя очередь признаться в том же, — жестоко требует он.

— Я не понимаю, о чем ты, Глазунов, — жую свою нижнюю губу, отворачиваюсь, он берёт моё лицо за подбородок и грубо, как умеет, сжимает пальцами, заставляя смотреть на него.

— Говори, что чувствуешь!

— Я же тебе тысячу раз рассказывала, что ненавижу!

— Ненавидишь, значит?!

Отпускает, и я едва не валюсь на землю. Становится страшно, но не из-за того, что лес, темно и кто-то живой и жуткий воет вдали. Просто если он сказал правду и сейчас покинет меня, то мне не жить. Я и так едва держусь, с тех пор как ушла от него. Отходит.

Растоптав гордость, я шепчу всего одно слово:

— Люблю.

И, словно вихрь, ураган и сумасшедшая стихия, Алекс резко возвращается обратно, обнимает меня. Вся страсть, скопившаяся за время, проведённое вдали друг от друга, ввзвивается куда-то ввысь, подбрасывая нас обоих, а после затягивая в водоворот бешеных чувств. Странно, но стыда я не чувствую. Призналась, и сразу же стало легче.

Однако Алекс хмурится, задумавшись. Заглядывает в лицо, гладит мурашки на плечах, как-будто ещё не всё.

— Ты не спала с мужем, ты по-прежнему только моя, в тебе был только я. В тебе всегда буду только я, стервочка, запомни это.

— Откуда ты знаешь? — опешив. — Вернее, с чего ты взял?

— Почувствовал. Ты моя, Лена!

Просияв и загоревшись ещё сильнее, Алекс толкает меня к стволу дерева. В его глазах горит пламя огня. И от этого моя душа совершает неожиданный радостный кульбит. Оказывается, когда он счастлив, я тоже счастлива. Он поднимает мою руку, срывает с пальца кольцо и швыряет его в чёрную густую траву.

Наверняка Бельский рассказал ему о том, кто такой Аркаша, пока напяливал наручники. Всё-таки он хороший друг. Скорее всего, когда я собралась замуж, опер пробил информацию и наткнулся на огромное количество обследований по мужской части. И без труда всё вычислил. Предатель. Кольцо уже не найти. Но мне не жалко.

Глазунов погружает ладонь в мои волосы, перебирает светлые пряди, и в этих размеренных движениях столько предвкушения и настоящего дикого голода, что я словно на раскалённых углях. От всего происходящего внизу живота снова пробуждается острая тягучая боль.

Глядя исподлобья тяжёлым, тёмным взглядом Алекс сильнее придавливает меня к стволу дерева, наклоняется и жарко проводит языком от подбородка до уха, свободной рукой копается в подоле длинной юбки.