— Конечно, не дойдет. Потому что никто не смеет угрожать Утренней Звезде.
Она горделиво выпрямилась и уставилась мне в глаза выжидающим взглядом. Видимо, думает, что ее слова должны произвести впечатление. Я пожал плечами и безразлично проговорил:
— Сейчас день, небо затянуто облаками. При чем здесь утренняя звезда?
Девицу аж перекосило от возмущения.
— Ты смеешь утверждать, что ничего не знаешь о ковене Утренней Звезды, которого боится сам магический советник Великого Короля Аннура?
— Я не магический советник. И я не имею никакого отношения к Великому Королю. Почему я должен бояться каких-то там уголовников, пусть даже и обладающих неплохим скиллом?
Волшебница подавилась словами, которые готовы были сорваться с ее языка. Она злобно прошипела:
— Ты ответишь. — И крест в ее руке подпрыгнул, как живой. Глупо. Смертетворяший крест — оружие снайпера, практически бесполезное в ближнем бою. Ей следовало отбросить крест в сторону, отпрыгнуть назад и выхватить янтарного паука. Или пустить в ход кинжал. Или дать сигнал товарищам, чтобы они испепелили меня огнем двух рогатых посохов. Будь я в теле хоббита, мне не составило бы труда пробить ей горло ударом ноги в высоком прыжке, метнуть нож в одного из ее товарищей, прикрыться от другого умирающим телом предводительницы… а потом этот другой обстрелял бы меня рукотворными молниями, и только защитные заклинания высшей магии могли бы сохранить мою жизнь. Нет, сил для честного боя недостаточно, да и не нужно принимать бой, если тот же результат можно получить и без него. А если еще учесть, что я в непривычном теле человека…
Я сотворил заклинание, которое переместило меня на сто футов вверх. Я не взлетел, а просто исчез и появился снова. Тяготение немедленно повлекло меня вниз, но я справился с ним тем же заклинанием, которым во время прошлого визита в Пустоши остановил мантикору. Я завис в воздухе, мелко подергиваясь вверх-вниз. Теперь заклятие невидимости. Вряд ли они догадаются посмотреть наверх, но береженого Гэндальф бережет. Все, я невидим.
Мои несостоявшиеся противники глупо озирались по сторонам. Снег, покрывающий землю, уродовали две проплешины, от которых ощутимо тянуло запахом грозы. Рогатые посохи успели выбросить молнии до того, как их владельцы поняли, что меня больше нет там, куда они стреляют. В общем, схватка закончилась, не успев начаться.
Я открыл душу воительницы и начал захват мыслеобраза.
13
Мне не следовало торопиться. Более правильным было бы понаблюдать, что будут делать мои несостоявшиеся противники. Я понял это, когда захват мыслеобраза был завершен, и я смог отвлечься от заклинаний и вновь обратить внимание на окружающий мир.
Девушка как раз выдергивала из земли янтарный посох. Я понял, что знаю ее имя, ее зовут Мезония. Мыслеобраз содержит только два низших слоя души, и потому в нем нет места словам и мыслям, но имя разумного существа там присутствует. В этом нет ничего удивительного — душа, например, свиньи не содержит высшего слоя и потому захватывается мыслеобразом полностью, но свинья знает свое имя и откликается на него, значит, имя свиньи может быть извлечено из мыслеобраза.
Так вот, Мезония выдернула посох из земли и теперь занималась инструктажем спутников.
— Никанор велел нам идти к северному пределу. По дороге мы должны осмотреть еще два кургана, наставник хочет быть уверенным, что повсюду в Пустошах творится то же самое. К тому времени когда мы покинем Пустоши, председатель примет решение. Скорее всего, он велит нам поднять ополчение Южного Аннура.
— Но, Мезония, нам для этого придется раскрыться, — возразил ей тот юноша, который был пониже ростом.
— Разве ты не понимаешь, Оккам, насколько это серьезно? Сто умертвий способны опустошить весь южный предел Аннура.
Оккам состроил скептическую гримасу:
— Сто умертвий… Если грамотно начать кампанию, к лету от них не останется и половины. Против десятка обученных бойцов у умертвия нет никаких шансов.