– Скоропал – так они называют автомат. Один местный предлагал мне за скоропал пятьдесят кур. Целое состояние.

– Их нельзя вооружать, – покачал головой Муса. – Им даже ножей нельзя давать. А ты таскаешь им ножи.

– Не таскаю, – спокойно поправил Гоша, – а меняю. На медовуху. Их медовуха чистая, как слеза, а от твоей московской водки голова болит. Предупреждаю: переговоры веду я один. Если заговорит кто-то, кроме меня, вождь сочтет это за оскорбление. Савелий, ты несешь подарки.

– Есть, – отозвался Савелий.

Он был рад, что его взяли. Гоша Деготь специально настоял на кандидатуре Савелия. Савелий каждую неделю бывал в деревне, местные к нему привыкли.

– Если делегация будет состоять сплошь из незнакомцев, вождь может сразу всех прогнать, – сказал Гоша.

И ему никто не возразил.

К тому же новые таблетки действительно помогли Савелию. И не только ему. Уже неделю среди врачей и волонтеров царило оживление. Заговорили о решительном прорыве, о приостановке процесса расчеловечивания. Савелий готов был радоваться вместе со всеми, но ему мешали головные боли и сильнейшая депрессия.

Тем временем Муса открыл заднюю дверь вездехода и вывел сонную, осунувшуюся Илону.

Два дня назад Савелий увидел ее выходящей из вертолета – и не удивился. Не стал подходить и здороваться. Не потому, что боялся вопросов жены. Здесь никто никогда не подходил и не здоровался, если видел московских знакомых в группе вновь прибывших. Здесь каждый подвел черту под прошлой жизнью, прополол свою память. Прежние связи, отношения, прежние страстишки – все высыхало, увядало, все выдиралось с корнем. И новички понимали это с первых минут. Столичные бизнесмены, чиновники, звезды кино и шоу-бизнеса, успешные люди, самые-самые – вели себя тихо, с ужасом оглядывались и без гонора расселялись по домикам.

Что касается Илоны, в первое же утро она встретила Савелия в столовой поселка и не узнала. Посмотрела без интереса и отвела взгляд.

Сейчас она поежилась и капризно спросила:

– Моисей, куда ты меня привез?

– На природу, – вежливо ответил Муса. – Тут хорошо.

– Да, – согласилась Илона, потягиваясь. – Хорошо. А что мы будем делать?

– Сама поймешь.

Тем временем из дворца вышел хромой абориген с рыжей бандитской физиономией. Савелий помнил, что его зовут Федяй. Увидев дикаря, Илона шепотом сказала «ой» и тихо захихикала. Убрав черным кривым пальцем волосы с лица, рыжий Федяй изучил делегатов – каждого с ног до головы, – сурово кивнул Гоше, а потом, немного поколебавшись, и Савелию. Савелий немедленно загордился. В прошлой жизни, в Москве, он возглавлял модный журнал, но никогда не чувствовал себя таким нужным, как теперь, когда его, расчеловеченного травоеда, включили в состав делегации для переговоров с дикарями.

Рыжий повернулся и пошел в дом. Делегаты двинулись следом.

Внутри был чад и полумрак. В очаге пылали поленья, дым уходил через дыру в потолке. У Савелия заслезились глаза. Вождь, крупный сутулый старик, завернутый в меховую мантию, восседал на троне – старом автомобильном кресле с подголовником. Брови патриарха были огромны. Подле, поджав под себя голые дряблые ноги с варикозными узлами на фиолетовых венах, сидела маленькая старуха со злым лицом. Вдоль стены на земляном полу располагались еще четверо мужчин, свита или охрана, – косматые, жилистые, при кинжалах, с хмурыми сосредоточенными физиономиями, как у профессиональных футболистов перед стартовым свистком.

– Ой, мамочки, – прошептала Илона.