— Ты все это запомнила?

— Да, конечно, ведь мне никто никогда не дарил цветы. Я буду помнить этот момент всю жизнь.

В ней опять проступила уязвимость. И еще он заметил, что ее темные глаза как-то особенно блестят. Она была в синяках, в бинтах, с уродливой лысиной на голове. Но, абстрагируясь от недостатков в ее внешнем облике, не замечая квадратной челюсти и выпирающего лба, можно было увидеть ее красивые глаза.

— Я только что разговаривал с Фростом. Он сейчас в «Пилгриме», — сказал Мур. — Говорит, что Хойт будет жить.

Она промолчала.

— Сегодня утром ему провели экстубацию гортани. У него до сих пор трубка в груди, поскольку повреждено легкое. Но дышит он самостоятельно.

— Он в сознании?

— Да.

— Говорит?

— С нами нет, — ответил Мур. — Только со своим адвокатом.

— Господи, если бы у меня тогда была возможность прикончить этого гада…

— Ты бы этого не сделала.

— Думаешь?

— Я думаю, что ты слишком хороший полицейский, чтобы не повторять прошлых ошибок.

Она в упор посмотрела на него:

— Кто знает!

«Даже ты не знаешь. Никто не знает, пока не окажется перед таким выбором».

— Я думал, что ты уже сделала определенные выводы, — сказал он, поднимаясь.

— Эй, Мур, — окликнула она его.

— Да?