– Если бы я был женщиной, то, наверное, сейчас умер от разрыва сердца, – ответил Сергей и бросил зеркало на койку.

– Погоди, ты ничего не понял, это все заживет очень скоро, сойдут отеки. Ты обрати внимание, какой у тебя стал правильный, мужественный нос. А уши? Ты же был лопоухий и, наверное, поэтому не женился до тридцати шести лет.

– Вот оно что, у вас тут, оказывается, подпольная брачная контора. Так бы сразу и сказали, – Сергей отвернулся и уставился в окно.

– Не валяй дурака, – рассердилась Катя, – ты же отлично знаешь, что скоро будешь выглядеть совершенно нормально. Никаких рубцов не останется. Доктор, которая тебя оперировала, классный специалист. Возьми зеркало. Посмотри, какая тонкая работа!

– Да, – кивнул он, продолжая глядеть в окно. Я оценил. Я в восторге. Выйди, пожалуйста. Мне надо побыть одному.

– Как скажешь, – она обиженно поджала губы, – но только учти, скоро явится ее светлость Юлия Николаевна. Мне-то все равно, понравилась тебе ее работа или нет. А мадам доктор может и обидеться. Она очень старалась.

– Почему же в такой ответственный момент ее нет с нами? – спросил он, рефлекторно искривил в усмешке то, что должно быть губами, почувствовал неприятное натяжение кожи и тут же представил, как безобразно это выглядит со стороны.

– Ну мало ли, вдруг ты неадекватно среагируешь? А так к ее приезду первый шок будет позади. Ты налюбуешься собой, успокоишься и встретишь мадам без агрессии.

– Как у вас здесь, однако, берегут нервную систему доктора, – проворчал он.

– А у нас вообще к людям относятся бережно и уважительно. Особенно к профессионалам. Юлия Николаевна классный хирург. Если бы у меня были проблемы с внешностью, я обратилась бы только к ней, – Катя сделала умное, серьезное лицо, – а ты, между прочим, ведешь себя как капризная баба. Все тебе не так.

– Ладно, иди! – зло рявкнул Сергей.

Оставшись один, он взял зеркало и повернулся к свету. Лицо было покрыто рубцами, оставалось отечным, но уже проглядывали, определялись черты. Из зеркала глядел незнакомый человек. Даже глаза стали чужими. Они потемнели и налились тоской, из серых сделались почти черными. Сергей сразу, с первого взгляда, возненавидел это лицо. Какая разница, будет оно красиво или безобразно, когда сойдут отеки и заживут швы? Чужое лицо сулило ему абсолютное, глухое одиночество на всю оставшуюся жизнь. Оказывается, Юлия Николаевна не мудрствовала, слепила нечто правильное, абсолютно пропорциональное и стандартное, с квадратным подбородком, прямым носом, жестким тонким ртом и аккуратными ушами.

У настоящего Логинова был широкий вздернутый нос, полные губы. Большие тонкие уши при ярком солнце отсвечивали нежно-розовым огнем. Волосы на голове обрили еще давно, когда он попал сюда, и теперь вместо прежних мягких, рыжеватых, вьющихся, отрастал седой жесткий ежик.

Он вдруг с удивлением понял, как на самом деле любил свое неправильное лицо. Ни к чему так страшно не привыкаешь, как к самому себе.

Настоящий некрасивый Логинов глядел на отличную, красивую работу хирурга-пластика с тоской и отвращением, и стоило отложить зеркало, новое лицо тут же забывалось. Вероятно, так было задумано. Можно сто раз встретить эту физиономию в толпе и не узнать. Никто теперь его не узнает. Никогда.

«А мама?» – спросил кто-то внутри него незнакомым отрешенным голосом.

Ничего уже не болело. Чесались швы. Впервые он разрешил себе вспомнить тонкую стопку фотографий, которые видел в кабинете полковника Райского. Худенькая строгая старушка в гробу, такая же чужая, как его нынешнее лицо. Он не верил, что его мамы больше нет. Он мог себе это позволить, потому что его самого тоже нет. В госпитале при секретном центре ФСБ вернули с того света, соскребли со стенок, собрали по кусочкам кого-то другого.

Наталья Марковна Герасимова вошла в квартиру сына, аккуратно повесила плащ на плечики и несколько минут просто сидела на скамейке в прихожей, отдыхала.

У квартиры был нежилой вид. Наверное, потому, что Стас давно не ночевал здесь.

Зазвонил телефон.