Где-то впереди ждала раскрытая пасть чудовища. Я помню, как демон глотал предложенную алхимиком добычу.

«Посмотри, Игорь, забавное зрелище».

Лотар опускал мышь, держа ее за хвост, в банку с демоном. Шансов спастись у грызуна не было – обездвиженная холодом, мышь падала на дно прямо в открытую пасть маленького монстра. Лотар быстро захлопывал крышку и дышал на замерзшую ладонь.

«Никогда не надоедает на это смотреть, – пояснял алхимик, думая, что я разделяю его страсть. – О! Смотри, сейчас заглотнет».

Никогда не подозревал, что окажусь на месте несчастной мыши.

Я шел, и казалось, что мои тело и разум существовали отдельно друг от друга. Тело уже сдалось, но разум не хотел мириться с участью обреченного грызуна.

Я снова был десятилетним мальчишкой, который сбежал из родового замка. Мальчишка замерзал во льдах, пока его не подобрали ледяные кочевники. Их яранги защищали от холода. Внутри горели высушенные лепешки шестиногов, и едкий дым с непривычки щипал мальчишке глаза. Это была новая жизнь, пусть не такая, как раньше, но она позволяла существовать среди этих странных людей, чьи плоские круглые лица были покрыты морщинами, как трещинами весенний лед. Шаман племени собирался сделать мальчишку своим преемником.

«Тывоя жизнь, – говорил старый Крик-белой-птицы. – Она дывойная. Ты здесь и там. Ты со мыной и где-то далеко».

Крик-белой-птицы учил мальчишку слушать океан. Стоило лечь на расстеленную шкуру и опустить ухо к самому льду, как перед закрытыми глазами возникали русалки. На глубине, в черной пучине, они плавали, пели свои песни, охотились и спасались от кракенов. Если научиться понимать их речь, то можно узнать о многом: о том, что было, что будет и что могло бы быть, но уже никогда не случится.

«Выставай, – поднимал меня шаман. – Ты замерзнешь».

Я открыл глаза и понял, что лежу на земле. Казалось, что одежда и руки вмерзли в корку льда. Я знал тебя, старый шаман, слишком мало, ты не смог заменить мне Джереона, но ты в меня верил. Благодаря тебе я выжил. Тогда и сейчас. Я нащупал лежащий рядом меч и, опираясь на него, поднялся, сначала на колени, а потом выпрямился в полный рост. Шаг, еще один на дрожащих ногах – я снова шел к ледяному демону.

«Ты мыногому научишься, мальчик-с-нежной-кожей», – говорил шаман.

Однажды он открыл сундук, спрятанный под шкурами моржей, – окованный железом, купленный у побережников, и достал маленькую склянку с голубоватой жидкостью.

«Кыровь мохнатого червя», – сообщил он.

«Мохнатых червей не бывает», – засмеялся я.

К тому времени я уже мог отличать правду от сказок северного народа.

«Ты обвиняешь меня во лыжи? – возмутился шаман. – Раздевайся и марш из яранги».

Все еще не понимая, что хотел сделать старик, я сбросил одежду, оставшись дрожать от холода. Мальчишка, привыкший к жизни в замке, но слишком упрямый, чтобы без борьбы умереть во льдах. Шаман вытолкнул меня наружу, и я стоял, пока холодный ветер не заставил забыть о моем теле. Тогда шаман внес меня обратно в ярангу и обтер тряпкой, смоченной в голубой крови мохнатого червя.

«Теперь тебе не страшен хыолод зимы. Завтра я научу тебя слышать белую птицу», – сказал шаман, улыбаясь.

Белая птица, парящая высоко в небе и никогда не садящаяся на землю, в отличие от русалок всегда говорила только то, что должно случиться. Шаман обманул меня, потому что сам ее не услышал той ночью. Перед рассветом пришли морозные великаны, и Крик-белой-птицы умер. Я успел выскочить из хижины, прежде чем на нее опустилась нога великана, и бежал к побережью вместе с остальными выжившими.