– Я люблю… Книги, выставки. Искусство в любом его проявлении. Театр. Мне нравятся спектакли о любви… А самая любимая сказка – о Красавице и Чудовище, – и замолчала, будто застеснявшись своей откровенности.

Халим на минуту задумался, а на губах почему-то застыла улыбка.

– Красавица и Чудовище? Веришь в то, что в реальном мире чудовище может стать принцем?

– Не знаю, сможет ли чудовище стать принцем, но уверена, любого человека можно полюбить. Даже самого плохого. Потому что полностью отрицательные персонажи бывают только в сказках. В реальном мире всё иначе. В каждом человеке есть что-то хорошее, – она явно осмелела, разговор о сказках и всяких глупостях раскрепощал и расслаблял.

Эль Хамад склонил голову набок, чтобы видеть её лицо. Попавшая в плен, ставшая его рабыней, она всё ещё верит в то, что в нём есть что-то хорошее? Забавно.

– А ты смогла бы полюбить такого человека? Которого считаешь плохим? Меня, к примеру?

– Нет… Тебя не смогла бы, – ответила честно, и его улыбка исчезла. Нет, он не мечтал о любви русской. Ему вообще плевать на её чувства. Но это задело. Всё же задело.

– Хорошо. Хорошо, что мне нет никакого дела до твоей любви, – ответил грубо, отстраняясь, но не отпуская её.

– Да… Наверное, это действительно хорошо. А ты сам? Ты сам мог бы полюбить? – поинтересовалась вдруг Райхана. И зачем ей это? Просто поддерживает разговор? Что ж, умно.

– Тебя?

– Нет. Ту, которая станет твоей единственной. Чтобы не было других. Только одна. Которая женой станет, детей родит.

Жену он уже выбрал. И наследников она ему родит. Но единственной вряд ли станет. Он, как и отец, видит в женщинах лишь необходимость производить на свет детей и согревать своим телом постель. Но раздвигать ноги и рожать может любая женщина. Любая, на которую он укажет пальцем. И будет рада этому.

– Не думаю. В моём роду это не принято. Мужчины не могут любить только одну женщину. Увлекаться могут, но ненадолго.

Она замолчала, а шейху вдруг надоела эта бессмысленная болтовня.

– Пойдём в спальню, Райхана.