Поручик улыбнулся, мельком оглядел оружейный запас — утяжеленные стрелы против вражеской конницы и пехоты, револьверные ружья для воздушного боя и даже один реактивный снаряд, закрепленный под днищем, на киле летного устройства. Тут тоже беспокоиться не о чем. Пусть французы только сунут нос в Смоленск. Умоются кровушкой…
— Ну что, бг’атцы! — послышался позади бодрый голос. — Побьем непг’иятеля?
— Побьем, отчего же не побить, вашбродь! — нестройно, но довольными голосами отвечали солдаты.
Алексей Алексеевич, не оборачиваясь, догадался, что на летовище появился Жорж Заблоцкий, бывший гусарский ротмистр, разжалованный за беспробудное пьянство и разврат в фендрики, но благодаря протекции троюродного дядюшки, интенданта при штабе генерала Витгенштейна, отправленный не в занюханный пехотный батальон, а в махолетный полк самого Феоктистова, героя Гейльсберга и Фридланда и георгиевского кавалера.
— Ну, здг’аствуй, Алёшка! — Несмотря на легкую мутноватость взгляда, впрочем, по утрам для него характерную, Жорж выглядел сущим бодрячком. — Вг’ежем бг’атьям-мусью? — И вдруг пропел слегка надтреснутым голосом: — Всё выше и выше и выше, стг’емим мы полет наших птиц!
— Врежем, отчего же не врезать, — в тон нижним чинам отозвался поручик. — Ты сегодня как? Наверху не поплохеет?
Прапорщик Заблоцкий отличался отчаянной, просто невероятной храбростью, да, кроме того, за два с половиной месяца в совершенстве постиг устройство махолетов — настолько, что выдал несколько замечательных идей по усовершенствованию, аж строгий инспектор из Санкт-Петербурга головой качал, — но очень плохо переносил высоту. Когда чудо-машина взмывала к небу и звонница колокольни становилась на вид не больше кивера, он зеленел, бледнел, покрывался испариной, хотя и терпел, не показывая вида. Когда Льгов однажды сказал приятелю, что, на его взгляд, тому следовало проситься в пехоту или в кавалерию, Жорж нахмурился и ответил: «Из гусар за блядство выгнали, из летчиков сам побегу… Мне тогда одна похог’онная команда остается для службы…» И никуда не ушел.
— Я как огуг’ец! — Прапорщик гордо расправил плечи. — Меня ж мутит не от стг’аха, а от злости.
— Ну, коль так, в бой парой пойдем. Я — «ведущий», а ты — «ведомый».
— Как пг’икажешь, господин пог’учик! — дурашливо вскинул три пальца к козырьку картуза Заблоцкий. И снова добавил строчку незнакомого поэта: — Сегодня мой дг’уг пг’икг’ывает мне спину, а значит, и шансы г’авны.
Алексей покачал головой. Но он уже привык к чудачествам Жоржа. Тем паче, не о поэзии сейчас следовало беспокоиться. Русская пехотная дивизия пятилась от Красного к Смоленску, огрызаясь от конницы Мюрата. С вечера к ним отправился Раевский с подкреплением, но чем закончилось дело, махолетчики не знали. Ждали распоряжений от полковника и готовили машины.
Увидев на высоком берегу Днепра белокаменные стены Смоленска, Мишель Ней утратил обычную осмотрительность. Словно пес, вставший на «горячий» след добычи, сын бондаря погнал вверенный ему корпус «Великой армии» тремя колоннами вперед. За перелесками, вдалеке, мелькали жемчужно-серые ментики гусар и зеленые куртки конных разведчиков резервного корпуса Мюрата, которые хранили дурацкую верность дедовским способам ведения войны. Кавалеристы долго и безуспешно преследовали отступающую пехоту генерала Неверовского и, вне всякого сомнения, заслужили отдых, но рвались в бой.
С того берега реки раскатилась частая россыпь ружейных выстрелов — будто пригоршню щебня швырнули в жестяное ведро. Заросли лозняка окутались дымом. Русские огрызались. Водную преграду, по разумению маршала, следовало немедленно форсировать, силы противника окружить и уничтожить, не допуская их соединения с остальной армией Барклая-де-Толли, а город захватить. Бородатые варвары не сумеют противостоять военной мощи всей Европы, объединенной французской доблестью и французской же мудростью. А если удастся взять Смоленск до подхода Даву и Бонапарта…
Ней засыпал адъютантов злыми, короткими, похожими на удары шпагой, приказами.
Драгуны, значительно обогнав неторопливую пехоту, покидали самобеглые коляски, завязывая оживленную перестрелку с егерями Войейкова. В голову штурмовых колонн выдвинулись паровые повозки с понтонами.
Русские ответили шрапнелью. Над головами атакующих поплыли белые облачка.
Больше всего досталось вюртембергцам, которые расстроили ряды и потянулись под защиту дубравы.
— Подавить! — яростно бросил Ней.
Юный адъютант кивнул и, вскочив в седло, помчался к ракетной батарее.
Полковник Кламбо свое дело знал, сноровистой работой вызвав улыбку маршала. В считаные минуты с реек начали срываться длинные, похожие на огромные свечки снаряды, с ревом уносясь на противоположный берег. Дымные шлейфы прочертили небо. К сожалению, маршал это прекрасно знал, ракеты пока еще не обладали должной точностью попадания, зато могли накрывать значительные площади, не только нанося урон живой силе противника, но и повергая его в ужас. Ученые-изобретатели обещали императору уже к концу этого года создать реактивные снаряды, способные пробивать крепостные стены, а также оружие с разделяющейся боеголовкой, в сотни раз эффективнее шрапнели.