Я почесал макушку и предложил:
— В палатке?
Мери улыбнулась и кивнула. Поставил свою палатку под фруктовыми деревьями в садике и накидал внутрь два матраса и теплое одеяло. Спать то придется голышом! Хе-хе.
Застелил походный сексодром простыней и повез Мери ужинать. А то «танцевать» девушку, не покормив — не совсем комильфо!
— Как твоя учеба? — Спросила Мери. Мы заехали в открытое кафе, расположившееся в небольшом сквере. Шустрые мексиканцы организовали тут беседки и под национальную музыку кормили аутентичной едой. Энергичная подавальщица поставила на наш столик букет цветов и два высоких бокала с лимонадом.
— Что будете заказывать голубки?
— Что-нибудь не очень острое и горячее, такое же вкусное как ты.
Мексиканочка засмеялась, смущенно закрыла ротик ладошкой и умчалась передавать заказ.
— Ты всегда так с девушками разговариваешь? Небось в университете за тобой девки бегают толпами. — Ее личико украсилось гневом внутреннего возмущения.
— Мери! — Я взял ее ладошки в свои руки. — Я люблю только тебя! — Сказал, глядя на прекрасное лицо в плавающем свете свечей. — Все остальное шелуха, кроме тебя. Будь моей женой! — Я достал кольцо с бриллиантом в бархатной коробочке и встав на одно колено протянул его сидящей девушке.
— Наконец то! Думала уже придется огреть тебя поленом, чтобы ты соизволил произнести эти слова. — Она взяла колечко и надела на палец. — Да, я согласна! Целуй меня! Ха-ха-ха! — Она обвила мою шею руками становясь на колени, и мы чуть не упали, целуясь в неудобной позе. Затем вернулись за стол и сияющая невеста, сверкая своими изумрудами глаз протянула ладошки и, когда я взял их в свои, произнесла:
— А теперь расскажи — как ты меня любишь!
Я принялся лить мед и патоку, рассказывая про свою неземную любовь, ограбив сразу несколько писателей любовного жанра, и моя милая к тому времени, когда наш стол стали заваливать тарелочками и блюдами, готова была отдаться прямо на этом же столе. Подавальщица расстреляла нас глазками и пожелав приятного аппетита, умчалась смешливо фыркая как козочка. Вся еда с пылу, жару оказалась вкусная и интересная. А названия какие! Гуакамоле, бурито, касадилья, тако! Мы слегка переели и были вынуждены еще два часа гулять держась за руки, а я рассказывал все самое смешное что знал о студентах в обеих жизнях.
— Ой, не могу! — Простонала Мери держась за живот. — Никогда так много не смеялась! Если не найдешь работу, можешь веселить людей за деньги. Поехали уже домой! Нас ждет летний домик!
Нетерпеливая невеста, разгоряченная мексиканской едой и моими рассказами, быстро поскидывала свои одежки и принялась помогать мне стягивать брюки.
— Ой, какие мы озабоченные! А я сегодня могу без этих твоих противных резинок! Мне мама все объяснила, и мы с ней составили таблицу. Так что радуйся!
Я обрадовался, особенно когда загадочно улыбающаяся Мери села мне на живот и стала насаживаться на чувствительный инструмент медленно-медленно, дразня язычком и сверкая глазками. Пришлось отвлекаться на потяжелевшие грудки, которые ртутными мячиками перекатывались в ладонях, тыча любопытными носиками. Наконец пытка закончилась, и любимая принялась сочинять свою мелодию любовного ритма, сопровождаемого дрожью, вздохами и стонами. Ее соната длилась и длилась, достигая крещендо и утихая после судорожного напряжения. Остановки пошли чаще, объятия крепче, а милые губки выдавали стон, выпуская внутренне напряжение, одно из которых закончилось феерической разрядкой и взрывом лунных зайчиков в мозгах.
Утомившаяся Мери умерла прямо на мне, а я принялся шарить рукам, ища рулон бумажных полотенец, приготовленный заранее.
— Ох! Ты чего ворочаешься? Я кажется отключилась.
— Хочу салфетки достать. Вы кажется протекаете!