В большом затоне, залитом приливом, занесшим морские волны на много километров вглубь страны, закопошились странные существа. Вода затона, всегда пресная, а теперь солоноватая, не была для них подходящей средой. И все эти губки и медузы, морские ежи и звезды, черви и моллюски, осьминоги и каракатицы, — медленно умирали. Их тела, пропитанные солью моря, жадно впитывали в себя пресную воду затона, разбухали и росли, растягивались, становились большими и словно раздутыми. Животные пили воду кожей, пили так старательно, словно хотели выпить весь затон. А потом — они погибали и опускались на дно, где их заносил навсегда тонким слоем ил.

Гигантские осьминоги беспомощно шевелили щупальцами — круглыми присосками, вытягивали их, обвивали ими стволы хвощей, росших в прибрежной воде, обвивали друг друга, переплетались студенистыми телами. Их рты раскрывались и громко щелкали челюсти, похожие на клювы попугаев. Глаза ярко сверкали в мутной воде, а запах мускуса становился очень сильным. А потом — глаза тускнели, щупальца обвисали, тело разбухало, и осьминог тяжело ложился на дно.

Словно спасаясь от неведомого врага, выпускали клуб за клубом черную жидкость каракатицы, скрываясь в чернильной мути. Но муть не спасала их: враг — пресная вода — был везде.

Море принесло и гигантов морской волны. Они были сильны и живучи, пресная вода не могла сразу погубить их тела, одетые то толстой кожей, то крепким панцирем чешуи. И в рукавах реки — как в морских волнах — они боролись за жизнь, нападали и защищались.

Похожие на дельфинов ихтиозавры разрезали волны реки высокими спинными плавниками, а их большие хвосты рассекали воду с резким шумом пароходных винтов. Большие акулы стаями гонялись за ихтиозаврами, нападали на них сбоку, сзади. Они избегали только одного — подплывать к ихтиозаврам спереди. Длинные челюсти ихтиозавра были усажены множеством острых зубов, и прожорливые рыбы кружились около него, старательно увертываясь от ударов сильных челюстей. Удары хвоста, удары плавников ихтиозавра разгоняли акул, но они тут же собирались в стайку, снова нападали, снова на ходу рвали зубами бока ящера.

Сражение почти всегда кончалось одним и тем же — пиром акул.

Приливная волна застала бронтозавра, когда он пробирался сквозь густые заросли хвощей. Для его тяжелого тела не был страшен напор приливной волны, а высота прилива была для него ничто, — так высок был он сам. Бронтозавр даже не заметил как поднимается вода.

Но зато он заметил другое.

Далеко впереди, среди зарослей и немого молчания, вдруг мелькнула голова на длинной шее. Эта голова поднималась над серединой одного из затонов реки. Издали она так походила на голову бронтозавра, поднятую над водой, что бронтозавр направился к ней. Он вытянул шею и протяжно заскрипел. Голова исчезла, она ничем не ответила на призыв. Бронтозавр проскрипел еще раз и пошел напрямки через заросли, давя хвощи и не спуская глаз с затона, на котором только что мелькнула голова.

Длинная шея с маленькой головкой то появлялась, то исчезала. Бронтозавр подошел к заливу, заскрипел… И снова — ответа не было.

Голова исчезла и через несколько мгновений появилась на противоположном конце затона. Поднялась, оглянулась и снова скрылась.

Бронтозавр остановился!

«Нет!» — шепнул инстинкт. — «Нет, нет, нет…»

Бронтозавр ошибся. Голова принадлежала не бронтозавру. Это был плезиозавр, занесенный приливом из моря в реку. Его длинная шея с маленькой головкой обманула бронтозавра, он принял морского ящера за «своего».

«Соперник!»

Бронтозавр понемногу забрел в такие заросли, что даже он едва мог продираться сквозь стоявшие сплошной стеной хвощи.

И вот, совсем недалеко послышался скрип. Он доносился с большого озера-залива, обросшего хвощами.

Услышав скрип, бронтозавр остановился. Он словно окаменел на несколько секунд, а потом сразу бросился вперед.

В скрипе не было призыва, в нем слышался голос соперника-самца.

Ярость охватила бронтозавра. Его тусклые глаза засверкали, шея раздулась и стала уже не серой, а темно-фиолетовой. Он ломился сквозь заросли, громко плеская водой, топтал хвощи и спешил вперед, навстречу врагу. На ходу он то и дело скрипел, и в его скрипе слышались злоба и вызов.

Скрип с озера донесся снова, и бронтозавр еще раз остановился. Он высоко поднял голову и широко раскрыл пасть. Раздался громкий звук… Такого скрипа бронтозавр еще не издавал никогда — настолько громок и неприятен он был.